Чандрагупта

1 В а й ш ь я — член третьей из четырех основных индийских каст, касты свободных земледельцев, торговцев и

ремесленников.

2 Правила ритуальной чистоты запрещали брахманам принимать пищу, приготовленную руками не брахмана; это

запрещение не распространялось на пищу, употребляемую в сыром виде.

лишь одна просьба: пока ты останешься в Паталипутре, позволь мне оказывать тебе помощь. И не стесняйся

спрашивать все, что тебе нужно. Я следую наставлениям благостного Будды, а потому действую без корысти.

После этих слов монаха Чанакья смирился. Он выбрал немного из предложенных кореньев и плодов и

ушел к себе на берег пруда. Там он приготовил еду и, покончив с. трапезой, сел, размышляя о дальнейшем. Так

наступило время заката, в храмах зажгли светильники.

Когда живущие на деревьях и лианах птицы стали возвращаться в свои гнезда, Чанакья подумал, что пора

выполнить вечерние обряды. Закончив их, он сказал себе, что пришел в Паталипутру не для укрепления своего

благочестия. Что толку сидеть здесь одному? Нужно искать уязвимые стороны самого раджи, узнавать, кто его

тайные недоброжелатели и что надо сделать для того, чтобы повернулись против него людские души.

Главное сейчас — нащупать пружины внутренней жизни Магадхи, понять положение дел в государстве.

Тогда только и можно браться за дальнейшее. Так почему бы не начать с этого самого монаха? Буддисты

наверняка лелеют надежду вовлечь в свою веру и царскую семью. А уж монах обязательно должен знать, как

обстоят дела в царском доме. “Придется забыть пока о брахманском достоинстве, — сказал себе Чанакья, —

если я хочу получить трон Магадхи для своего воспитанника. Военные хитрости пристали скорее природе

кшатриев, а я брахман. Но мой ученик — кшатрий, и я должен руководить им. Ради пользы дела придется

поступиться долгом брахмана. Какой смысл отказываться от общения с монахом? Наоборот, отправлюсь-ка я

теперь же побеседовать с ним. Может быть, узнаю что-нибудь полезное для себя”. И Чанакья пошел в

монастырь.

Монах принял его, усадил с почетом. Вскоре после начала беседы Чанакья уже подробно расспрашивал о

министрах, о знати, о брахманах — приближенных раджи. Монах решил, что брахман хочет попасть к царскому

двору и ищет к этому пути. Он охотно рассказал, что делается при дворе, и сообщил, что среди знати, близкой к

влиятельным кругам, есть его тайные ученики и что он рад будет оказать свое содействие брахману, с тем чтобы

ввести его в совет раджи. Чтобы скрыть свою истинную цель, Чанакья сделал вид, будто очень обрадован и что

это и будет исполнением его желания. Заметив, что стало уже поздно, он поднялся, чтобы уйти к себе, но монах

дружески его задержал. Он сказал:

— Не спешите, посидите еще. У меня нет сейчас никаких дел. Расскажите мне больше о себе.

И Чанакья остался. Тут к монаху пришла женщина. С большим почтением приветствовав его, она

сказала:

— Благостный Васубхути! Я пришла к тебе с большой просьбой. Великая забота у меня. Полмесяца

хранила я в душе эту тайну, но сегодня решила рассказать тебе все и спросить совета.

— Дочь моя Вриндамала, — ласково сказал монах, — вижу я, что забота совсем иссушила тебя. Что

случилось? Здорова ли Мурадеви?

Услыхав последний вопрос, пришедшая вся встрепенулась и поспешно отвечала:

— О благостный, телом совсем здорова Мурадеви, но безмерно больна духом. С того дня, как объявлен

был наследником принц Сумалья, не знает покоя ее душа.

С приходом женщины, особенно услыхав, что она явилась за советом, Чанакья хотел уже было встать и

уйти, но при упоминании имени Мурадеви задержался, надеясь услышать что-нибудь о семейных делах раджи;

когда же произнесено было имя Сумальи и сказано, что из-за возведения его в титул наследника предалась

отчаянию одна из жен раджи, брахман решил, что ничто не мешает ему остаться, и весь обратился в слух,

жаждая узнать, что скажет теперь Васубхути и что еще поведает Вриндамала.

Чанакья не был бы Чанакья (ведь от имени этого хитроумного и проницательнейшего брахмана и пришло

в язык маратхи слово “чанакша”, которым обозначают хитрейших из хитрых, лукавейших из лукавых), — так

вот, повторяем, он не был бы Чанакья, если бы не догадался сразу, что Вриндамала, — служанка Мурадеви и

что демон ревности гложет эту жену раджи с тех пор, как наследником провозглашен принц Сумалья. “А если

это так, — подумал он, — то вот оно, желанное открытие. Использовав его, можно посеять раздор в царской

семье”. Теперь уж, само собой, ничто не заставило бы Чанакью сдвинуться с места, пока он не дослушает

начатый разговор.

Васубхути сказал Вриндамале:

— Что такое ты говоришь? Дитя, домашние беды не для чужих ушей. Верный слуга своего господина

обязан быть нем. Я догадываюсь, как страдает и терзается Мурадеви, зная, что если бы другие жены не возвели

на нее напраслины, то сегодня ее сын, а не Сумалья был бы наследником престола. Но ты нигде и никому не

должна открывать этой тайны. Верный слуга держит открытыми глаза и уши, но уста его должны быть крепко-