Вриндамала была польщена этой похвалой, но ответила скромно:
— Благородный брахман, ничего особенного я не сделала, просто исполнила свой долг.
— Да, конечно, — перебил ее Чанакья. — Это твой долг. Но теперь так редки стали слуги, которые его
выполняют.
Снова некоторое время шли молча. Прервал молчание опять Чанакья:
— Мне кажется, Вриндамала, что ты сделала бы все возможное не только для того, чтобы спасти жизнь
своей госпожи, но и ради исполнения ее воли.
— Конечно. Не нужно и спрашивать. Даже теперешние замыслы моей госпожи не испугали бы меня,
будь они хоть сколько-нибудь разумны. А то она твердит, точно лишилась рассудка: изведу Нандов, посажу на
их трон кого-нибудь из своего рода. Если бы у нее был собственный сын! Но это невозможно!
Чанакья словно не заметил ее последних слов.
— Значит, если ее сын жив, ты не пожалеешь сил помочь ей? — спросил он. — Да, я не ошибся в тебе: ты
по-настоящему предана своей госпоже. Такая верность достойна преклонения.
Вриндамала не могла скрыть радости, которую ей доставили слова брахмана.
Гла в а VII
ПЕРВЫЙ ШАГ
Раджа Дханананд наслаждался видом города из окон своего дворца. Лишь небольшая группа придворных
находилась возле него. Раджа уставал от многочисленного окружения и любил, отпустив приближенных,
остаться наедине со своими мыслями. Ему захотелось избавиться и от тех немногих, кто был сейчас рядом с
ним. Он отдал приказание, и все покинули его, за исключением стражника за порогом да телохранительницы1 с
внутренней стороны двери. Во всех ближайших покоях была полная тишина.
Внизу, под окнами, простирался шумный, многолюдный город. Взгляд Дханананда был устремлен на эту
пеструю картину, но мысли его витали далеко. И судя по выражению его лица, они не были радостными. А
причиной всего было странное, неожиданное чувство тревоги, некое предчувствие беды, родившееся вдруг в
глубине его души. Откуда оно взялось? Он не видел к нему ни малейшего повода. Не было в его беспечной
жизни и тени тревог и волнений. И сегодня, здесь, он остался в одиночестве с единственным желанием
полюбоваться городом. Отчего же вместо покойного и радостного чувства в душу его закрался непонятный
страх? Радже Дханананду редко случалось робеть при очевидной опасности, а сегодня его пугала какая-то
смутная тоска. Ему никак не удавалось избавиться от нее — так нельзя стряхнуть пыль с намокшей одежды.
Стряхивай не стряхивай — пятна останутся. Раджа гнал от себя дурные мысли, но они назойливо возвращались
к нему — чем старательнее он гнал их прочь, тем глубже проникали они в его душу, и в скором времени он с
каким-то странным наслаждением безвольно отдался им.
Неожиданно его уединение было нарушено. К радже неслышно подошла телохранительница и, пав на
колени, обратилась с такими словами:
1 В древней и средневековой Индии внутренняя охрана царских покоев состояла из рослых женщин с мечами и
бамбуковыми жезлами.
— Божественный! Сюда пришла служанка с женской половины. Говорит, что ее прислала госпожа с
письмом к самому повелителю. Дворцовый надзиратель по милосердию своему оставил ее у входа, сказав, что
узнает настроение раджи и испросит у него позволения. Какова будет воля государя?
Слова телохранительницы вывели Дханананда из оцепенения.
— Что, что? Что такое ты говоришь? Служанка от госпожи? С письмом? В такое время? Что же
содержится в письме? — проговорил он, то ли обращаясь к телохранительнице, то ли разговаривая сам с собой.
Телохранительница застыла на месте. Радже не хотелось никого видеть, но тут же он подумал, что не
стоит оставаться наедине с этим злым наваждением и, пожалуй, лучше отвлечь себя каким-нибудь делом.
Поэтому он сказал:
— Ступай! Пусть впустят служанку с письмом. Скажи стражникам, что я так приказываю, и приведи ее
сюда.
Телохранительница отошла к двери и вернулась с посыльной. Служанка, как положено, простерлась ниц
перед раджей и, сложив над головой руки в почтительном приветствии, промолвила:
— Божественный повелитель, моя госпожа шлет вам это письмо. Соблаговолите прочесть и отдать
распоряжение бедной рабыне.
Взглянув на служанку, раджа Дханананд заметил, что не помнит, чтобы он видел ее раньше, но в то же
время лицо ее было как будто знакомо ему. Но он не стал раздумывать над этим, а обратился к письму — вскрыл
и стал читать.
“Будь благословен! Может быть, великий царь будет гневаться на свою рабыню за это письмо и захочет
наказать дерзкую. Но да подарит он ее своим милосердием, лишь один-единственный раз обратит на нее свой
взор и выслушает несчастную. По случаю великой радости раджи об этой рабыне вспомнили и сняли с нее
цепи, а значит, сын арьев не совсем забыл свою жалкую служанку. И тогда она решилась написать письмо и
потревожить покой великого раджи. Как ждет птичка чатака капли дождя, как жаждет ночью перепелка вновь
увидеть возлюбленную луну1, так ожидает своего повелителя Мурадеви. Вверяю себя воле моего господина.