Chanel No.5. История создателя легенды

Серж не помнит, что было дальше. Наверняка он знает только одно: они разделись, чтобы вместе окунуться в прохладную безбрежность такой бледной, почти серой голубизны глаз Иды, и зима, наконец, отступила…

На улицах Москвы появляется грязь. Бригады дворников одна за другой очищают проезжую часть и тротуары от коричневатого снега и льда. В город пришла оттепель! В апреле 1920 года Сержу так хотелось, чтобы кто-то взял такие же большие лопаты и убрал всю грязь, в которой завязли здесь жизни его французских соотечественников! Убежище для французов, в которое приходили поесть и переночевать до двухсот пятидесяти – трехсот человек, столкнувшихся с трудностями выживания в городе, лишилось руководства: члены управлявшего им комитета были арестованы в январе. Коммунистическая группа миссии пыталась лоббировать их освобождение, но так и не добилась успеха. Паскаль рассказал Сержу о нападках, которым он подвергся со стороны советских лидеров из-за своей открытой приверженности католицизму. Они не без удовольствия делают ставку на создание смуты внутри этой небольшой коммунистической группы, и ненависть, с которой Садуль теперь преследует Паскаля, для них очень полезна… Мужчины находятся в тюрьме, а сразу после их ареста из убежища исчезли печенье и мука. Серж пытается помочь, чем может. Он продолжает приносить соль и масло из своих запасов. Вместе с еще одним из последних членов миссии, который все еще остается на месте, он пытается поддержать тех, кто нуждается больше всех. Коммунистическая группа оказывается дискредитированной перед лицом коммунистических лидеров: во французской колонии специальным отделом ЧК было проведено расследование, без уведомления Паскаля, несомненно, это признак недоверия к нему. Последний к тому же ужасно похудел. Его шея уже свободно гуляет в воротнике толстовки. Однажды он признается Сержу, что «ест столько, сколько может, даже соскребает остатки еды со дна брошенных тарелок, а-ля Чека». Он с горечью добавляет, что «за это время исполком выдал Садулю ветчину, шоколад, кашу, масло и т. д., поскольку он фальсифицировал просьбы о либерализации импорта шоколада и какао…». Паскалю противно и, главное, очень горько, что его подозревают, вызывают, допрашивают… «Ну, так это же Центральный комитет, там политики и полицейские, а не те люди, о которых ты понимаешь, что они говорят откровенно и без задней мысли…»

Коммунистическая группа в итоге окончательно разваливается и уступает место комитету по восстановлению, состоящему из Садуля и еще четырех человек. «Тем участникам группы, которых насильно отчисляют из его рядов (среди них и Паскаль), остается только спросить себя, в какую категорию им теперь надлежит себя отнести: невежды они или преступники». Что касается «коммуны», в которой Паскаль жил в братском согласии со своими «товарищами», то оттуда он съехал, отчасти из-за того, что у него там начали пропадать личные вещи: сначала пара брюк, потом пальто. «Это душераздирающе, я предпочитаю не думать об этом. В среде “товарищей” это уж слишком…» Вторая причина, по которой он решил съехать, – царивший там холод: «Мы, конечно, топили, но удержать тепло там было просто невозможно. Я, например, как-то всего на мгновение отложил бритву, – рассказывал он, – и, пока я пошел и проглотил четыре-пять чашек кофе, она заледенела».

Паскаль заключает: «Как мелочна и отвратительна вся эта жизнь! В самом деле, и я всегда это говорил, есть большевизм доброго русского народа, преданного, убежденного, даже наивного, идеалистического, а есть политика марксистского, интеллигентского, дипломатического, беспринципного ЦК… К счастью, обычно ей занимаются люди бесконечно умелые и даже хорошие. Чаще всего она поэтому совпадает с большевизмом масс». Серж кивает. Паскаль живет скудно, работает весь день допоздна и по возвращении съедает немного холодной очищенной пшеницы. Изолированный почти от всех своих «товарищей», он тем не менее продолжает собирать заметки для статей, которые, прежде всего, служат для лучшего познания коммунистической России. Верный себе, он живет в соответствии со своими убеждениями. Это вызывает уважение Сержа. Когда они пересекаются, между двумя мужчинами с такими разными взглядами всегда царит доверительная сердечность. Что же касается его мнений и их последовательности… Однажды Паскаль с гордостью рассказал ему об отмене смертной казни 13 января, признав при этом, что узнал от секретаря статистического отдела, что «за день до этого декрета об отмене мы расстреляли 2000 человек!». И тут для него нет ни малейших противоречий.