Чао, Феликс Вивас

Секунду спустя ладошка Софии вылезает из сумочки, в которую только что был убран её телефон, и ненароком цепляет и увлекает за собой фотографию. Фото с грохотом разбитой вдребезги жизни падает на плитку мостовой. Поглядим-ка, что там? Там – счастье. Там – Герман и София. Их улыбки сверкают, как будто принадлежат совсем другим людям. Карточка переломлена пополам, и линия разлома проходит аккурат меж их сияющих лиц.

София потерю не замечает, а, может быть, ей всё равно. Она уходит – я понимаю это по удаляющемуся стуку её туфель.

Что ни говори, а мне жаль ребят. Красивая была пара. И ведь всё, что им нужно было делать, чтоб таковой оставаться, это помнить, для чего они встретились – неужели это было так трудно?..

Однако не время сейчас качать головой. София уже подходит ко входу. Ко входу? Поразительно! Нет ночной красавице покоя! Она теперь в гостиницу навострилась. И не в какую-нибудь, а в дорогущую! Н-да, девочка моя, не ожидал я от тебя… С другой стороны, что я могу ей предъявить? Я же ей не мама. Тем более, что и мама ничего не смогла. Остаётся разве что повернуть свою пижонскую бейсболку козырьком назад и почесать лоб от досады. Жаль…

Одну минуточку, я, кажется, придумал! Где это фото? Вот оно, отлично! Ну-ка, ну-ка, вспомним уроки чудес. Как там было?.. Зажать фотографию в ладони, сделать над ней пасс, дунуть, плюнуть, раскрыть – и фото должно превратиться во что я захочу, а хочу я – в галстук-бабочку. Крэкс, пэкс, фэкс, тьфу… Получилось! Ха-ха, получилось!.. Теперь, значит: бабочку – на шею, белое полотенце – через предплечье, макушку – пригладить, как положено официанту. София-то вон уже, делает шаг в проём за швейцаром – мне надо за ней! Мне очень, птенчики мои, надо за ней!..

Глава 2. Знакомство

О вас, не думайте, я не забываю. Я обещал историю? Вот вам история…

Всё началась в центре Милана шесть месяцев назад. Я тогда сказал себе: "Пора", и ночь получилось такая, что я вовек её не забуду. Помню эту ночь, как сейчас. Световая вывеска отеля имени Ангелов горела ярче луны. У входа в гостиницу тёрлась группа жеребцов из Рима: они курили, декламировали, смеялись, флиртовали с обслугой. Всё было у них хорошо, но их смех вдруг пресёкся, когда злой, как чёрт, Герман вывел из отеля пышногубую куколку ЭНЕТТУ. Она упиралась, мельтешила, чтоб не поломать маникюр, но он жёстко держал её за плечо и, словно котёнка за ухо, тащил наружу. Помню, такое обращение с синьориной пришлось жеребцам не по нраву, хотя я полагал, им не должно было быть до неё никакого дела. Они зашушукались между собой, один даже крикнул:

– Ehi tu, non potresti pi`u gentilmente con la signora?! Bastardo!..¹

Герман пихал Энетту вперёд, на окрики внимания не обращая, не замечая препятствий и видя цель – такси, притиснутое к обочине напротив.

Жеребцы же продолжили молоть языками:

– Wow che gnocca, eh! Non resisterei.²

Герман рванул на себя дверь автомобиля и затолкал Эннету на заднее сиденье. Ей было двадцать шесть, она была хороша и покидать столицу моды явно не желала. Да ещё в каком-то такси. Да ещё для "обычных людей".

– Вещи соберёшь, ключи оставишь на столе! – бросил ей Герман вместо прощанья, а таксисту заказал: – Al’aeroporto!³

Энни была обескуражена. Она пыталась ответить Герману что-то вроде "Прости", но из щёлки меж губами выходил лишь невнятный, сухой сип на полслова. В ответ Герман с такою силой грохнул дверцею не своего автомобиля, слово разнёс бутылку шампанского о борт отплывающего судна.

Жеребцы, тем временем, позабыли обо всём, что сделало им неприятно, и общались, как и пять минут назад – легко, непринуждённо, со смехом без видимых причин. Но, как и пять минут назад, их смех опять пресёкся. На этот раз их обезмолвила София, прокатившая мимо в гостиницу свой красный чемоданчик. Вид у неё тогда был совсем не такой, как нынче. Никакого мини и никаких шпилек. Она была утомлена и ненакрашена, одета без лоска и без выдумки, а вместо укладки на боку болтался ощипанный хвостик.

– Oh Dio, – простонал один из жеребцов с тонкими бакенбардами, – c' ancora un’altra fighina! Che serata, eh!⁴

Не улыбкой, но хмурой тонкой бровью встретила София первые комплименты Ломбардии⁵. Чтоб обезопасить себя от вторых, она поспешила укрыться в холле гостиницы, но в проёме автоматической двери её оттеснил пухленький и маленький дядька – важный такой, как синьор помидор, с седыми усами и похожим на себя кожаным чемоданом на колёсах. Когда-то его учили пропускать женщин вперёд, но он сразу же забыл об этом, лишь его зарплата достигла ста двадцати тысяч евро в год. А когда она перевалила за сто восемьдесят, он забыл даже то, что шипеть и ругаться можно только на футбольного арбитра. И теперь возмущался, распушивал усы, столкнувшись чемоданами и застряв в проходе:

– Ma guarda!⁶

София тут же извинилась:

– Signore, mi scusi.⁷

– Sti russi!⁸ – сплюнул Пузач.