Чао, Вьетнам

Я вернулся домой поздно вечером, крича: «Смерть французскому империализму!» на всю улицу, пряча в кармане свой первый трофей, складной кнопочный нож, и застал здесь лишь свою испуганную, заплаканную сестренку Софи и дядю Нама, после вечерней трубки храпящего, как слон. Потом во всем нашем квартале наступила мертвая тишина.

21

Когда в кабинет генерал-губернатора спокойно и деловито вошли товарищи Вьет и Лан из ханойского ЦК, присланные лично Хошимином, у товарища Чанга по спине пробежал неприятный холодок. Их суровые лица, задубевшие от многолетней подпольной деятельности и военных сражений, не сулили легких переговоров. «А не предложить ли им тоже трофейного коньячку?» – стремительно пронеслось у него в голове. Они дружно уселись в кресла напротив и выложили свои изящные черные пистолеты TT на стол, как любил делать он сам. «Пожалуй, лучше не предлагать», – решил Чанг, расплываясь в лучезарной улыбке.

– Партийное руководство крайне раздосадовано действиями сайгонских товарищей, – сказал Вьет.

– Вместо того чтобы бороться против японских фашистов и французских империалистов, вы пользуетесь их поддержкой и устраиваете вооруженные провокации на улицах города, который мы все любим, – пояснил Лан.

– Мы приказываем вам от имени ЦК немедленно расформировать «Авангардную молодежь» и набрать из ее рядов «Молодую гвардию», – отчеканил Вьет. – И привести ее к присяге на верность товарищу Хошимину.

– Всенепременно будет сделано, товарищи, – елейным голоском пропел Чанг и подумал: «Делов-то. Переименуем сейчас же».

– Временный исполнительный комитет так же распустить и сформировать на его основе расширенный Народный демократический комитет, – приказал Лан, и Чанг подумал: «И его переименуем. Какие проблемы?» Но Лан строго добавил: – В частности, включить в его состав Безумного Бонзу из Хоа-хао.

– Есть, товарищ Лан, – ответил Чанг со значительно убавившимся энтузиазмом и мрачно подумал про себя: «Только не Бонзу, черт бы его побрал».

На первом же заседании Народного комитета посреди дебатов Бонза затряс головой, схватил ее обеими руками и, непритворно вытаращив глаза, ткнул указательным пальцем в Чанга.

– Было мне видение – на этом человеке кровь!

«Ну вот, начинается», – тоскливо подумал Чанг и обернулся к присутствовавшим здесь же товарищам из ЦК. Те угрюмо рассматривали обоих, ожидая, что будет дальше. Чанг поднял было обе руки в примиряющем жесте, но Бонза крикнул:

– Здесь! Здесь распивал он коньяк с французским полковником, а потом рассказывал журналистам об их уговоре!

«Неужели его никто не заткнет? – подумал Чанг и опять обернулся к Вьету и Лану Оба продолжали внимательно наблюдать за ними. – Что ж, хорошо, псих, дам я тебе мой политический ответ», – сказал про себя Чанг и невольно положил руку под столом на деревянную кобуру своего допотопного маузера.

– О-о, вижу, чую – недоброе ты задумал! – выкрикнул Бонза, вскочив и сжигая его уже абсолютно сумасшедшим взглядом. Чанг невольно вжал голову в плечи. Бонза рухнул на стул и, положив голову на свои руки, впал в прострацию. Вьет и Лан переглянулись и вышли, не проронив ни слова.

Товарищ Чанг почему-то решил, что из неприятной ситуации он на этот раз сможет выкрутиться при помощи англичан, чье прибытие ожидалось со дня на день. Именно англичане должны были принять капитуляцию у японского командования в соответствии с потсдамскими решениями. Когда товарищи из ЦК отбыли на Север, Чанг распорядился нарисовать приветственный баннер на английском «Добро пожаловать, наши дорогие союзники!» и растянуть его на фасаде генерал-губернаторского дворца вместе с флагами коммунистического Вьетминя и «юнион Джеками», древко к древку.