Чао, Вьетнам

Когда мы выезжали на шоссе, я увидел, что сенегалец, перекинув автомат через плечо, ведет в сторону палаточного городка мой велосипед. Вид у него был очень довольный.

В городе, не заходя домой, я запрыгнул на трамвай и отправился в сторону явочной квартиры. Там меня уже дожидались Тхо и Чай. Поначалу казалось, что живые подробности моего рассказа их вовсе не впечатлили и не заинтересовали.

– Так ты не добыл карту? – разочарованно протянул Чай.

– Почему не добыл? Дайте мне лист бумаги, и я восстановлю вам ее во всех подробностях по памяти.

Получив чистый лист бумаги и авторучку, я быстро разлиновал его и начал объяснять условные значки, которые сам же и расставлял:

– На этом участке летного поля сконцентрированы японские накадзимы[53] и аичи. Они уже перекрашены, и на фюзеляжи нанесены французские гербы. Шесть единиц. Две накадзимы и четыре аичи. В северной части аэродрома – три разведывательных самолета «Dauntless», пять бомбардировщиков «Б-26. Мародер», девять хелл-кэтов и семь спитфайров, четыре дакоты. По центру два тяжелых транспортника «Юнкер-52». Наконец, по правому борту от них, вот здесь, построено двенадцать новых ангаров арочной формы. В них запаркована дюжина гидросамолетов нового типа. Больше всего они похожи на «Б-24», но в то же время отличаются от него, выглядят более усовершенствованными. Примерно вот так.

Я набросал эскиз виденного мной нового самолета и продолжил:

– Фюзеляж этого бомбардировщика примерно вот настолько длиннее, чем у «Б-24». Вместимость экипажа примерно десять человек. Он оснащен шестью пулеметными турелями, четырьмя бортовыми, одной носовой и одной хвостовой. Что еще? Да, самолеты уже обслуживает бригада флотилии «8Ф».

12

Оба слушали меня, слегка оторопев. Наконец Тхо попросил меня изложить на бумаге полное описание новых бомбардировщиков, с деталями их расположения, и пообещал, что уже на следующей неделе Чай отведет меня в джунгли, на партизанскую базу.

– Ты любишь технику, да, братишка? – спросил Тхо.

– Очень!

– Твоя информация очень ценна, и, когда ее мельчайшим шрифтом перепишут наши каллиграфы, она в нескольких копиях будет отправлена на Север, прямо в ставку товарища Зиапа. Что скажешь, Чай, нужны нам такие пацаны, как этот?

Чай важно кивнул и в свою очередь сказал мне:

– Будь готов к следующему вторнику, встретимся в клубе «Осенние колокола» в Шолоне.

– Дядя Чай, а можно взять с собой моего друга Рене? Он тоже давно мечтает стать партизаном.

– Хорошо, если ты за него ручаешься. Но только одного! Двоих я переправлю.

Когда я вернулся домой и увидел играющую с куклами и игрушечным дворцом Софи, до меня стало доходить, что всего через несколько дней этот уютный, домашний мирок, в котором я вырос как у Христа за пазухой, будет потерян мною безвозвратно и навсегда. Ну и пусть! Но мне стало не по себе, в душе поселилась смутная тоска. Из своей спальни, где глухо бормотал транзистор, вышел, пошатываясь и почесываясь, дядя Нам. Кажется, он опять накурился опиума. Увидев меня, он прохрипел севшим голосом: «Скоро вашим партизанам крышка!», прошел сквозь раздвигающиеся стеклянные двери на террасу в патио и растянулся там, на шезлонге, в багровых лучах заходящего солнца.

Я пробрался в его комнату и, пристроившись на ковре, подкрутил громкость, чтобы было слышнее. Как водится, это были фронтовые сводки. Товарищ Зиап упорно бросал революционные войска на Ханой и Хайфон, пытаясь прорвать треугольник французской обороны. Сначала двум дивизиям Зиапа, спустившимся с гор, вроде бы удалось разрезать французский клин и занять высоты к северу от Ханоя, но потом тяжелые бомбардировки с воздуха рассеяли партизан, отступавших в джунгли. Недавно присланный из Парижа генерал де Латтр распорядился применить напалмовые бомбы, предоставленные США. Дышавшие непримиримой угрозой джунгли, окутанные враждебным, ядовитым полумраком, трепетавшим среди листвы, внезапно вспыхнули, обнажив скорчившиеся в агонии тела сожженных повстанцев. По проселочным дорогам с отчаянными криками «Горячо! Горячо!» впервые побежали стайки плачущих навзрыд голых детей.