Чарльз Маккей Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

Когда в 1589 году Генрих III был предательски убит в Сен-Клу, молодой дворянин Лиль-Мариво, которого король очень любил, принял его гибель так близко к сердцу, что решил уйти из жизни вслед за ним. Считая самоубийство недостойной смертью и желая, как он говорил, умереть со славой в отмщение за своего короля и повелителя, он прилюдно изъявил готовность сразиться насмерть с любым, кто станет утверждать, что убийство Генриха не является величайшей потерей для общества. Другой юноша, известный храбрец необузданного нрава по фамилии Маролль, поймал его на слове, и немедленно были назначены день и место поединка. Когда настал час схватки и все было подготовлено, Маролль повернулся к своему секунданту и спросил, что одел его противник — просто каску или sallade, то есть средневековый шлем, закрывающий лицо. Получив ответ, что просто каску, он радостно сказал: «Тем лучше, ибо, сир, мой секундант, вы будете считать меня самым нечестивым человеком на свете, если я не проткну своим копьем его голову посередине и не убью его». И правда, он так и сделал в самом начале поединка, и несчастный Лиль-Мариво испустил дух без единого стона. Брантом, который рассказывает эту историю в своей книге, добавляет, что победитель мог сделать с телом все, что угодно: отрубить голову, привязать веревкой к лошади и протащить волоком по земле или провезти на осле, но что Маролль, умный и чрезвычайно обходительный джентльмен, оставил его родственникам покойного для погребения со всеми почестями, довольствуясь славой своего триумфа, принесшего ему немалую известность и безупречную репутацию среди парижских дам.

По восшествии на престол Генрих IV решил бороться с дуэлями; однако полученное им в юности образование и общественное предубеждение против него влияли на него настолько, что он так никогда и не решился наказать хоть одного человека за это преступление. Король боялся, что это пробудит в его подданных опасный для него воинственный дух. Когда рыцарственный Креки661 спросил его разрешения на поединок с доном Филиппом де Савуаром, он, как сообщается, сказал: «Действуйте, и не будь я королем, я был бы вашим секундантом». Неудивительно, что на указы короля, прилюдно высказывавшего подобные сентенции, почти не обращали внимания. Согласно подсчету, сделанному в 1607 году месье де Ломени, с момента восшествия Генриха на престол в 1589 году на дуэлях расстались с жизнью не менее четырех тысяч французских дворян — число смертей, которое при делении на восемнадцать лет составляет в среднем четыре-пять в неделю, или восемнадцать в месяц! Сюлли662, который приводит этот факт в своих мемуарах, не подвергает его точность ни малейшему сомнению и добавляет, что в том, что дурной пример дуэлистов оказался столь заразительным при дворе, в столице и во всей стране, повинны главным образом мягкотелость и неразумное добродушие его царственного повелителя. Этот мудрый министр уделял предмету дуэлей много времени и внимания, ибо их неистовство, пишет он, было таково, что причиняло ему, равно как и королю, адские муки. В те времена едва ли нашелся бы хоть один мужчина, входивший в то, что называлось приличным обществом, который за свою жизнь не принял участия ни в одной дуэли в качестве либо дуэлянта, либо секунданта; и даже если такой человек и был, то основным его желанием было освободить себя от обвинения в неучастии в дуэлях, затеяв с кем-нибудь ссору. Сюлли постоянно писал королю письма, в которых умолял его заново издать эдикты против этого варварского обычая, усилить наказание, предусмотренное для дуэлянтов, и ни при каких обстоятельствах не даровать помилование даже тем, кто ранил противника на дуэли, не говоря уже о тех, кто лишил такового жизни. Он также советовал учредить нечто вроде трибунала или суда чести, который обращал бы внимание на оскорбительные и клеветнические высказывания, как и на все подобные вещи, обычно приводящие к дуэлям, и суд которого был бы достаточно скор и суров, чтобы умиротворять жалобщиков и заставлять нарушителей раскаиваться в своем вызывающем поведении.