Чародей

– Гостия… Старик всегда съедал целую сам… Если бы он поделился с алтарниками, вышло бы массовое убийство… Но я знал, что он так не сделает… Никогда не делал.

– Ты что-то сделал с гостией?

– Джон… Не тупи… Я ее отравил.

– Не говори глупостей! Он умер мгновенно – ну, за десять секунд.

– Да… Этот яд действует именно так.

– Какой?

– Джон… Мне очень плохо… Не могу говорить… Можно мне выпить?

– Нет, Чарли, черт побери, нельзя. Это тебя убьет. Вот тебе таблетка нитроглицерина. Положи под язык. А теперь скажи мне, какой яд ты использовал?

– Рицин… Его делают из касторового масла… Сушат… Ни вкуса, ни запаха, и смерть практически мгновенная.

Был ли я несправедлив к Чарли, подумав, что у него самую чуточку довольный вид? Жизнь состоит не только из тусклых нитей банальности и подражания. Он и впрямь был доволен собой.

– Где ты его взял?

– У Рассела.

– Печатника? Приходского старосты? А он откуда взял?

– Сам делает типографские краски… Гордится этим… Выписывает рицин из Сент-Луиса в штате Миссури… КГБ им часто пользовался.

– И Рассел дал этот яд тебе?

– Я украл… Он печатал последования служб для церкви… и когда вышел, я взял немного. Несколько капель на гостию… ни запаха, ни вкуса… и все.

– И это тебе приказал Христос?

– Я должен был найти способ.

– Но Хоббс все равно умер бы через год-другой!

– Не так… Такая смерть была знаком свыше… Святой не может преставиться в кровати… как я…

Еще одна пауза; теперь Чарли в самом деле выглядел очень плохо. Он наконец разрыдался:

– Это был не Христос.

– Ты хочешь сказать, что это была галлюцинация?

– О нет… то было Зло… меня обманули.

Дальнейшие признания Чарли были так бессвязны и мучительны, что я даже не попытаюсь воспроизвести их здесь. Ему понадобилось не меньше получаса, чтобы полностью прохрипеть свою исповедь. Не Христос – хотя, возможно, Он все же приходил к Чарли в тех мальчишеских снах. Не Христос, а Зло, Искуситель, с посулами и обманом. Убить старика Хоббса – это ведь мелочь, за счет которой будет достигнуто огромное благо. Это был довод «за». Хоббс так и так долго не проживет, а спроси его, он лучшей смерти для себя и не помыслит, чем у алтаря в такой великий день, да еще чтобы его смерть послужила знаком свыше крупному североамериканскому городу, так что, может быть, спасется не только этот город, но и весь континент. Так вещал Искуситель.

Что до самого Чарли, то кажется нелепым вести речь об убийстве. Великие свершения требуют великих дел, и часто кому-то приходится идти на большой риск. Помните Иуду? Предателя, чье имя навеки проклято? Но разве можно сомневаться, что ныне Иуда занял место в раю, ибо благодаря ему свершилось величайшее Искупление, спасшее мир?

В каждой трагедии должен быть свой Иуда: нет Героя без Негодяя. Разве не будет черной неблагодарностью и глупейшей ошибкой с точки зрения философии осудить этот необходимый персонаж? Чарли просили не Иуду сыграть. А всего лишь организовать смерть так, чтобы она принесла максимальную пользу в великом деле спасения человечества. Мы, мелкие актеры, должны играть в массовке и радоваться, что нам хоть какую-то работу дали.

Чарли продолжал говорить. Ему становилось все труднее выдавливать из себя слова. И самым большим, завершающим ужасом всей этой истории было то, что теперь он убедился: не Господь, но Супостат вел его по этому пути, заставил разочароваться в великих надеждах, истощил его дух в бесплодном месте и наконец привел на порог – несомненно – вечного проклятия. Не какого-нибудь дурацкого ада. Не вечный огнь, но обиталище без надежды, где знают о существовании милости Божией, но не радуются ей. Место предельной оставленности.

Когда Чарли наконец выговорился до конца, я сделал ему укол морфина и вернулся к себе домой, думая о том, какого дурака свалял много лет назад.

Конечно, когда меня попросили выдать свидетельство о смерти отца Хоббса, я должен был потребовать на анализ его вставные челюсти – просто на всякий случай. Нашел бы я яд? Возможно, да, а возможно, нет. А если бы я его нашел и сообщил в полицию, что тогда? Наверно, в беду попал бы печатник Рассел как единственный имеющий доступ к яду. И Чарли, возможно, сознался бы, чтобы не подводить невиновного. Стало бы кому-нибудь лучше от такого исхода? Как встретили бы в суде объяснение Чарли – то, которое я услышал от него на смертном одре? Вероятно, ему нанесли бы величайшее оскорбление – отправили в приют для душевнобольных. Человека, чьи гипнагогические видения привели к трагедии. Нет, мое вмешательство не принесло бы никакой пользы.

22