Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

Еще одним важным фактором этого удивительного воскрешения Мэдоффа был бум на рынке деривативов, связанных с результативностью хедж-фондов, – одно из проявлений мании деривативов, охватившей Уолл-стрит и другие финансовые центры по всему миру.

В этом месте рассказа о Мэдоффе Гарри Маркополос стал бы рисовать на белой доске кружки и стрелки. Но целесообразнее представлять деривативы как частные договоры между продавцом и покупателем: каждый договор составлен для достижения конкретной цели. Цель этих частных договоров состоит в том, чтобы за некоторое вознаграждение позволить покупателю разделить в будущем прибыли конкретного хедж-фонда, не инвестируя напрямую в сам хедж-фонд.

Кому может такое понадобиться и зачем? Причин несколько. Возможно, заманчивый хедж-фонд не принимает новых инвесторов. А контракт по деривативам позволяет посильно воспользоваться преимуществами, которые закрытый фонд предоставляет своим инвесторам, даже если дверь в этот фонд заперта.

Для случая Мэдоффа куда важнее то, что некоторые из деривативных контрактов давали покупателю возможность инвестировать заемные деньги, а это означало, что инвестор мог заработать вдвое, втрое, а то и вчетверо больше прибыли, произведенной конкретным хедж-фондом, то есть получить такие прибыли от внешнего финансирования, которых не мог себе обеспечить сам хедж-фонд. Со временем деривативные контракты стали давать выход на множество фидер-фондов Мэдоффа, но изначально первичным, «индексным» фондом был гигантский Fairfield Sentry, чьи активы в 2005 году достигали 5 млрд долларов.

В августе 2006 года, когда во всем мире разгоралась жажда ко всяческим экзотическим деривативам, испанская банковская группа Banco Bilbao Vizcaya Argentaria (BBVA) продала на 20 млн долларов этих деривативных контрактов, составленных так, чтобы инвесторы получили в пять раз больше будущих прибылей Fairfield Sentry. Через месяц банк BBVA продал таких бумаг еще на 5 млн долларов. Вдобавок к бизнесу в Испании, BBVA ощутимо присутствовал и в Латинской Америке, и его блестящая репутация выступала гарантом надежности нового, незнакомого финансового инструмента.

Чрезвычайно сильная на азиатских рынках, всемирно известная инвестиционная компания Nomura Bank International вскоре выпустит на 50 млн долларов деривативных контрактов с предложением выплаты троекратных будущих прибылей фонда Sentry. По сравнению с некоторыми продающимися на Уолл-стрит деривативами это предложение выглядело консервативным.

В декабре 2006 года еще на 25 млн долларов контрактов, отслеживающих фонд Sentry, – деривативных векселей, предлагающих пятикратную прибыль фонда, – выпустил банк Мэдоффа JPMorgan Chase, образованный в 2000 году. В его названии соединились два славных имени в истории американских банков. Банк J. P. Morgan & Co был, разумеется, основан легендарным финансистом, который почти в одиночку развернул финансовую панику 1907 года в обратном направлении. А Chase Manhattan Bank, чья родословная прослеживается от 1799 года, более двух десятилетий возглавлял Дэвид Рокфеллер, внук первого нефтяного барона Америки Джона Д. Рокфеллера. Векселя JPMorgan Chase привлекли внимание итальянского управляющего инвестициями, который искал способ инвестировать в Мэдоффа. Отдача от инвестиций в эти векселя была выше, но они по-прежнему были связаны с европейской дочерней структурой фонда Sentry – консервативно управляемыми фондами FairfieldSigma. «Они будто давали вам парашют, снаряжая в увлекательное путешествие, – говорил он. – Путешествие с J. P. Morgan!»

Учредители Fairfield Greenwich Уолтер Ноэл и Джеффри Такер прошли долгий-предолгий путь с тех пор, как они на паях с неким торговцем опционами арендовали офис в 1989 году. Теперь они вместе с самыми успешными в мире банками делали масштабную ставку на Берни Мэдоффа.

Для Мэдоффа развертывание этих деривативов было важно, так как банки, продающие их, должны были хеджировать риски, которые они принимали на себя, – что они и делали, инвестируя напрямую в хедж-фонды, чью производительность, как предполагалось, отражали деривативы. Фонды, в свою очередь, инвестировали в Мэдоффа. Он дал понять, что не одобряет деривативов с использованием большого кредитного рычага (левериджа), но летом 2006 года, когда ему так отчаянно были нужны деньги, эти инструменты стали их желанным источником.

Но эти и другие связанные с Мэдоффом деривативы (которые вскоре станут предлагать HSBC, Citibank, Fortis, Merrill Lynch и еще несколько транснациональных институтов) были еще и важной вехой в эволюции финансовой пирамиды Мэдоффа. Вначале в Мэдоффа инвестировали, потому что ему доверяли. Затем стали инвестировать, потому что доверяли видному бухгалтеру, адвокату или советнику пенсионного фонда, который был вхож к Мэдоффу. А потом инвестировали в видных частных инвесторов, знакомых с Мэдоффом лично, – таких как Дж. Эзра Меркин и Соня Кон, либо в фидер-фонды вроде Fairfield Greenwich и Tremont Partners, чьи основатели были с ним знакомы. Теперь же пытали счастья и те, кто никогда не слышал о Берни Мэдоффе, просто потому, что доверяли гигантским банкам, продававшим эти сложные финансовые инструменты, – банкам, чье руководство, вероятно, тоже никогда не слыхало о Мэдоффе.

Если посмотреть на конкретные условия этих деривативов, напечатанные мелким шрифтом, взглядом скептика, то доверие инвесторов представляется совсем уж из ряда вон выходящим. Банковские юристы, чтобы защитить интересы банков и оградить их от ответственности, долго работали над этими замысловатыми соглашениями. Инвесторов неоднократно предупреждали, что они рискуют потерять все вложенные деньги.

В условиях договоров на продажу, заключавшихся JPMorgan Chase в декабре 2006 года, слово «риск» в том или ином варианте использовано 139 раз. Вот только один пример: « Возможность мошенничества или других неправомерных действий.  – Существует риск того, что менеджер фонда или хедж-фонд может: присвоить активы или, присвоив их, укрыться от правосудия; не суметь следовать оговоренной стратегии инвестирования; предоставить ложные отчеты о деятельности; или быть вовлеченным в другие неправомерные действия».

Иными словами, caveat emptor: берегись, покупатель.

И, разумеется, подобные предостережения были рассыпаны по документам почти каждого хедж-фонда на рынке. Похоже, те, кто инвестировал куда больше, чем мог позволить себе потерять, не верили всерьез, что и в самом деле могут потерять все. Уж наверное, все эти башковитые управляющие фондами, сами кровно заинтересованные в высоких прибылях, держат ухо востро и сумеют распознать мошенничество, если что?

Скучные предупреждения о том, что за более высокие прибыли, которые производит хедж-фонд, ты принимаешь на себя более высокие риски, большинством воспринималось как юридическое крючкотворство, и только. Можно спать спокойно.

Заключительный маневр, который в ноябре 2005 года осуществил Мэдофф, чтобы вытащить из крутого штопора свою финансовую пирамиду, состоял в том, чтобы его фидер-фонды существенно повысили процентную ставку по вкладам и стали еще привлекательнее для инвесторов. Так, в 2006 году доходы вкладчиков фонда Fairfield Sentry по сравнению с 2005-м выросли почти на треть. Это была дерзкая авантюра. Если бы Мэдофф не угадал точку, в которой, вечно балансируя между жадностью и страхом, пребывали на тот момент его инвесторы, такой шаг привел бы к катастрофическим последствиям: если бы изъятия не прекратились, повышенный процент только ускорил бы исчезновение его денег.

Но на финансовом ландшафте начала 2007 года подобный риск не вызывал особой тревоги. Цены на недвижимость росли многие годы, и казалось, что так будет всегда. Индекс S&P 500 почти вернул позиции, утраченные после хайтек-коллапса в 2000 году. Даже многострадальный сводный индекс NASDAQ восстановился на уровне января 1999 года, когда интернет-пузырь еще не лопнул. Дерегулирование фондового рынка по-прежнему казалось превосходной идеей. Превосходной идеей представлялся и креативный финансовый инжиниринг, породивший деривативные ноты Fairfield Sentry и несметное число других сложных деривативов, которые с энтузиазмом восприняли институциональные инвесторы всего мира.

Так что Мэдофф, судя по всему, не прогадал, подняв процент доходности, игра стоила свеч. Высокие прибыли по-прежнему интересовали инвесторов больше сохранности денег. Само собой разумеется, его инвесторы – будь то управляющие хедж-фондами или скромные пенсионеры, прогрессивные экономисты или недалекие лидеры промышленных профсоюзов – все, не сговариваясь, убедили себя в том, что, покуда они с Берни Мэдоффом, им обеспечены и высокие прибыли, и сохранность средств.