Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

Через две с половиной недели, во вторник 10 марта, у северного входа в здание манхэттенского федерального суда на Ворт-стрит на Манхэттене остановился серебристый седан. Боковая от Фоли-сквер улица была тесно заставлена фургонами со спутниковыми антеннами и телекамерами. У металлических заграждений, образующих коридор от автомобиля к входу в здание, толпились телеоператоры.

Охранник помог Берни Мэдоффу выбраться с заднего сиденья автомобиля и поспешно повел его к зданию суда. Со всех сторон за ними наблюдали судебные приставы, чьи бдительные глаза обшаривали толпу, в то время как Мэдофф неотрывно смотрел куда-то вниз и чуть вбок. Он был словно этюд в серых тонах – мягкий темно-серый костюм, сизый вязаный галстук. Виски обрамляли зачесанные назад серебристые волосы. Серое, пустое лицо.

Незадолго до того, как пробило три часа дня, его препроводили через боковую дверь в зал похожего на подростка судьи Денни Чина, которому было за пятьдесят. Судья Чин, родившийся в Гонконге и выросший в Нью-Йорке, был первым американским судьей китайского происхождения, назначенным в федеральный суд Манхэттена. Дело Мэдоффа он получил по жребию, и сейчас Мэдофф предстал перед ним впервые.

За столом возле стоявшего на возвышении кресла судьи Чина ждали прокурор Марк Литт, его коллега Лиза Барони и специальный агент ФБР Тед Качиоппи, который арестовал Мэдоффа три месяца назад.

К сидящим за тесным столом защитникам Мэдоффа присоединился новый юрист Питер Чавкин. Чавкин, жилистый и настороженный, был очень похож на лас-вегасского магната Стива Уинна, за тем исключением, что сегодня он был мрачен и неулыбчив.

Чавкин явился, чтобы заверить судью Чина в том, что Мэдоффа объективно информировали о конфликте интересов, с которым столкнулся Айк Соркин и который заключался не только в инвестициях родителей Соркина в пирамиду Мэдоффа и в его связях с прежней юридической фирмой, но и в том, что в 1992 году он представлял партнерство Avellino & Bienes.

Соркин от имени Мэдоффа со дня его ареста вел переговоры с обвинением. В прошлую пятницу, 6 марта, судью уведомили о том, что Мэдофф отказался читать целиком обвинительный акт и ему будет предъявлено только более сжатое обвинительное заключение. Этот отказ был первым признаком того, что Мэдофф, скорее всего, еще до суда признает себя виновным.

Но вначале судье Чину требовалось увериться в том, что конфликт интересов Соркина не приведет в дальнейшем к осложнениям и не будет использован Мэдоффом в качестве козыря для успешной апелляции.

Мэдоффа привели к присяге, и судья Чин начал его опрашивать на предмет конфликта интересов, неоднократно задавая один и тот же вопрос в разных вариантах: понимает ли мистер Мэдофф, что у него есть право на адвоката, у которого нет конфликта интересов или конфликтов лояльности? Понимает. И, несмотря на это, он желает оставить своим адвокатом мистера Соркина? Желает. А понимает ли он, что он тем самым отказывается от права ссылаться на эти конфликты при обжаловании любого аспекта этого дела? Понимает.

Судья Чин был удовлетворен: Мэдофф сознательно отказался воспользоваться своим правом сменить адвокатов. Затем он быстро провел обвиняемого через этапы, связанные с его отказом знакомиться с обвинительным актом и с определением объема возмещения вмененного ему ущерба.

В заключение он взорвал бомбу.

– Вправе ли мы ожидать, что мистер Мэдофф в четверг признает себя виновным по предъявленному обвинительному заключению? – спросил судья.

– Полагаю, для такого ожидания есть все основания, ваша честь, – негромко ответил Айк Соркин.

– И это касается всех одиннадцати пунктов обвинительного заключения?

– Да, ваша честь.

Никто из заполнивших зал суда не читал обвинений и не знал об ожидаемом признании обвиняемым своей вины. Судья Чин попросил Марка Литта сделать подробный обзор пунктов обвинения, касающихся мошенничества.

– Да, ваша честь, с превеликим удовольствием, – ответил Литт. – Это: мошенничество с ценными бумагами, мошенничество при консультациях по инвестициям, мошенничество с использованием почтовых отправлений, мошенничество с использованием электронных средств связи, три пункта обвинения в отмывании денег, фальшивые выписки по счетам, лжесвидетельство, представление фальшивых отчетов в Комиссию по ценным бумагам и биржам и присвоение средств из корпоративного пенсионного плана. – И добавил: – Сделка между сторонами о досудебном признании обвиняемым своей вины не заключена.

Судья Чин поспешил дожать его:

– И это означает, что если мистер Мэдофф пожелает в четверг сделать признание вины, то, с точки зрения государственного обвинения, он должен признать себя виновным по всем пунктам обвинительного заключения?

Литт ответил:

– Верно.

Судья откинулся в кресле, не сводя глаз с Литта.

– Хорошо, не скажете ли нам, каков максимально возможный суммарный срок заключения по всем одиннадцати пунктам?

– Суммарно – сто пятьдесят лет, – последовал ответ прокурора.

Через два дня у здания федерального суда еще до рассвета собрались сотни жертв Мэдоффа, желающих попасть в зал судьи Чина на двадцать четвертом этаже. На втором этаже по такому случаю оборудовали просторное помещение, где на телеэкраны предполагалось в реальном времени транслировать слушания.

Были приняты усиленные меры безопасности. Близлежащие улицы оказались запружены телекамерами, фургонами с оборудованием для спутниковой трансляции, журналистами и операторами. В небе кружили вертолеты, следившие за продвижением внедорожника Мэдоффа от самого его дома.

Когда наконец открыли зал суда, испачканные цветными мелками художники-репортеры, вцепившись в огромные планшеты, заняли первый ряд скамьи присяжных. За ними теснились газетчики.

В 9.36 утра прокуроры Марк Литт и Лиза Барони заняли места за столом, ближайшим к судье Чину. Литт был в темно-синем костюме и белой рубашке с крапчатым галстуком бордового цвета. Барони – в черной юбке и жакете, свои негустые русые волосы она зачесала назад и подколола. К прокурорам присоединились Тед Качиоппи, его начальник Кейт Келли (руководитель оперативной группы ФБР по делу Мэдоффа) и еще два агента ФБР в офисных костюмах.

В 9.47 в отсек зала суда для обвиняемых против скамьи присяжных вошли Берни Мэдофф и Айк Соркин. Мэдофф был в сером, как и во вторник. Только сегодня на нем не было часов и обручального кольца.

Команда защиты была в полном сборе. Мэдофф сидел в центре, между убеленным сединами Соркином и молодым темноволосым Мауро Вулфом, спокойно и неподвижно, сложив руки на коленях. Соркин установил перед своим клиентом микрофон и показал, как его включать и выключать.

В 10.00 в зал быстро вошел судья Чин в мантии и занял свое место. Суд представили, а затем Мэдоффа привели к присяге.

– Мистер Мэдофф, – обратился к нему судья Чин, – понимаете ли вы, что находитесь под присягой и, если в ответ на мой вопрос скажете неправду, ваши слова могут быть использованы против вас и повлечь за собой новое обвинение в лжесвидетельствовании или даче ложных показаний?

Мэдофф тихо подтвердил:

– Да. Понимаю.

– Постарайтесь говорить громче, чтобы я вас слышал, – сказал судья Чин.

Мэдофф повторил погромче:

– Да, понимаю.

Соркин попросил дежурного клерка принести воды.

После нескольких предварительных замечаний судья Чин напомнил Мэдоффу, что он отказался от своего права на ознакомление с официальным обвинительным актом и согласился удовлетвориться менее детальным обвинительным заключением, излагающим выдвинутые против него обвинения.

– Все верно? – осведомился судья.

– Да.

– И каков ваш ответ на обвинительное заключение, «виновен» или «невиновен»?

Мэдофф ответил:

– Виновен.

Правительственные юристы описали обвинения, что заняло некоторое время.

Наконец судья Чин сказал:

– Мистер Мэдофф, опишите ваши действия.

Соркин встал рядом с Мэдоффом. Тот развернул напечатанное заявление и начал его зачитывать, чуть запнувшись на официальном названии своей фирмы.

– Ваша честь, на протяжении многих лет вплоть до моего ареста 11 декабря 2008 года я управлял финансовой пирамидой, частично использовав для этого мой инвестиционно-консалтинговый бизнес, фирму Bernard L. Madoff Securities LLC… Я действительно благодарен за возможность публично рассказать о моих преступлениях, о которых я глубоко сожалею и которых стыжусь. Я сознавал, что поступаю дурно, а если называть вещи своими именами, – совершаю преступление. Когда я начинал аферу, я верил, что вскоре прекращу ее, выйду из нее сам и выведу своих клиентов. Однако это оказалось непросто, а в конечном счете и невозможно, и с годами я понял, что меня неизбежно ждет арест и рано или поздно настанет этот, сегодняшний, день. – Он говорил бесстрастно, не теряя самообладания. – Я с болью сознаю, что глубоко ранил многих, очень многих людей, включая членов моей семьи, моих ближайших друзей, деловых партнеров и тысячи клиентов, отдавших мне свои деньги. У меня нет слов, чтобы выразить, как глубоко я сожалею о содеянном. Здесь я затем, чтобы принять ответственность за то, что совершил, чтобы признать свою вину.

Хотя Мэдофф взялся чистосердечно объяснить, как вел и как скрывал свою аферу, его показания местами были далеки от истины.

– Сегодня я хочу подчеркнуть, что, хотя мой инвестиционно-консалтинговый бизнес – орудие моего преступления – был частью фирмы Bernard L. Madoff Securities LLC, другие направления деятельности моей фирмы, то есть собственный трейдинг и маркетмейкинг, были во всех отношениях законны, прибыльны и успешны… Насколько я помню, моя афера началась в начале 1990-х годов…

Он единолично отдавал распоряжения производить и рассылать клиентам фальшивые документы и гонял деньги между Нью-Йорком и Лондоном, чтобы создать иллюзию трейдинговой активности, сообщил он.

Некоторые из этих утверждений (о финансовом благополучии его фирмы, о дате начала мошенничества) так и останутся в тумане сомнений. Другие, вроде заверений о том, что он действовал в одиночку, вскоре разоблачат как прямую ложь.

Когда Мэдофф завершил описание собственного преступления и сел, судья Чин повернулся к Литту:

– Считает ли государственное обвинение, что признания мистера Мэдоффа охватывают все пункты предъявленного ему обвинения?

– Да, ваша честь, – отвечал Литт. – Обвинение не во всем согласно с предложенным описанием поведения обвиняемого. Однако обвинение считает, что его признание охватывает все пункты предъявленных ему обвинений.

Обвинители знали, что Фрэнк Дипаскали уже ведет переговоры о том, чтобы признать вину и назвать имена. И все же Литт пока не мог публично оспаривать заявление Мэдоффа о том, что он будто бы совершил свое преступление в одиночку. Несмотря на эту очевидную ложь, было бы глупо тратить время и силы, чтобы уличить Мэдоффа в даче ложных показаний, учитывая, сколько дел еще впереди.

Изложенная Мэдоффом версия преступления преследовала очевидную цель – выгородить его сотрудников и по возможности сохранить состояние семьи, так как обвинение не могло посягнуть на имущество, нажитое до начала аферы. Он поклялся говорить правду, но вместо этого ясно продемонстрировал намерение взять всю вину на себя и утаить своих сообщников.

Когда жертвам Мэдоффа предоставили возможность высказаться, некто Джордж Ниренберг принялся с жаром настаивать на том, что Мэдоффа должны обвинить в заговоре, – совершенно очевидно, что он не мог в одиночку обеспечить весь объем фальшивой документации. Морин Эбел, вдова, потерявшая все сбережения, призвала судью лишить Мэдоффа права до суда признать вину и заставить его пройти судебное разбирательство, с тем чтобы «все лучше поняли глобальный масштаб этого чудовищного преступления».

Судья предложил Марку Литту ответить на заявления жертв, и тот, взяв минуту на раздумья, произнес:

– Думаю, обвинение ограничится тем, что скажет: расследование продолжается. Продолжается непрерывно. Задействованы большие ресурсы, прикладываются большие усилия как по розыску имущества, так и по поиску всех тех, кто может быть причастен к этой афере.