Чарованная щепка

Ее маленькая Арис действительно обзавелась знакомствами, достойными всяческой хвалы. Поведение юных аристократов на этой свадьбе выдавало скромность их рода, но Леонора сочла это благом. Впрочем, и Лея Сальвадоровна приблизилась к ним с любезностью и узнаванием. За магичкой приволокся дворянин уже иного склада. Даже в сравнении с буйством красок местных нарядов его темный фиолетовый камзол без вышивки не тянул на звание “неброского”. Все существо этого франта диссонировало с обстановкой, однако же он был зачем-то здесь и, хотя особенного желания говорить с Арис не выказывал, все-таки устроился возле, сложил руки на груди и вместе со всеми устремил глаза к помосту. Эта внезапная группа знакомцев дочери оценивать выступление будет куда строже непритязательных горожан.

Леонора глубоко вздохнула, мысленно перекрестилась и шагнула вперед, окунаясь во всеобщее внимание.

– Я исполню небольшой ричеркар, написанный Бархом, достославным композитором Гиарии, – обещала она присмиревней публике. Подбородок нашел знакомый изгиб инструмента.

Арис, наконец, поверила – даже не глазам, но музыке матушки. Никогда во время болезни та не играла столь живо и упруго. Песни ее скрипки даже в срок недолгих улучшений сплетались из печали и вибраций тревожных, пронзительных, отзывающихся где-то в глубине сердца принятием горя. Сегодня в голосе струн звучало торжество, локоть скрипачки порхал с легкостью крыла. Ее победный гимн заставил Арис покрыться мурашками, а после, напоив и успокоив, сменился балладой трагичной и подвигнул беззвучно плакать, забывая утирать глаза.

Очнувшись вслед за опустившимся смычком, вязунья обнаружила, что не только ее лицо блестит мокрыми дорожками. Большинство гостей не постеснялось своих слез, но и те, кто был сдержаннее или черствее, не казались безучастными.

Леонора встретилась глазами с дочерью, в молчании всей площади они обменялись улыбками. Скрипачка ловила каждую слезинку зрителей, благодарная за их отзывчивость. Где-то внутри нее разбитый сосуд срастался и наполнялся резонной гордостью артиста, властвующего над сердцами.

Вдохнув лишь несколько раз, Леонора объявила лирическую сонату, которая рвалась из согретых струн. Те грубоватые плечистые гости, что не вняли предупреждению Леи об "отрезвеньи", рыдали уже вслух, не щадя расшитых рукавов.

Трижды спев, скрипка опрокинула самые дальние уголки сострадания соседей. Награжденная их безмолвием, Леонора отняла инструмент от плеча, коротко поклонилась и оставила помост. Она играла бы до рассвета, но тайное ликование велело уйти в недосказанности.

Лишь после этого гости замершей свадьбы зашлись гулом простодушного восторга, а Селена, подоспев, искала верные слова неизмеримой своей признательности.

Не желая дожидаться, покуда Виола ввяжется в новое развлечение, Себастьян вторично вознамерился покинуть с нею площадь. Напоследок он обернулся к Арис.

– Будьте любезны, передайте вашей матушке мою благодарность, – негромко обратился он. – Вы были правы, рекомендуя отложить уход. Я прежде не подозревал, что музыка способна меня захватывать.

– Неужто мое пение оставляло тебя безразличным?– Спросила Виола с очень серьезным ликом.

Припомнив это пение и свои неутомимые труды над куполом беззвучия, брат даже немного сбился с мысли. Хитринка все-таки прокралась в уголки губ его сестры.

Вязунья их семейное дурачество уже распознала и поддержала нерешительной улыбкой. В этот миг Виола впервые отметила, что Арис можно считать красивой: разгладившись в беспечности, черты ее лица оказались куда утонченнее кругловатого носика самой леди Карнелис.

– Передам, Себастьян Базилевич, – обещала девица, поскольку сестра не ждала ответа на свою провокацию. – Матушке это доставит радость.

Себастьян еще раз обвел глазами площадь – гости стряхивали гипнотическое оцепенение и принимались говорить, но пребывали еще под сильным впечатлением.

– Что за чары помогают ей играть столь пронзительно? – Не сдержал он своей пытливости.

Арис сочла, что под этим предположением аристократ завуалировал некоторый комплимент.

– Полагаю, они зовутся трудом и талантом, – подыскала она вежливый ответ, силясь, как должно, смотреть в глаза. Витиеватость дворянской речи порою ставила ее в тупик – возможно, от нее ожидалось всего лишь мило рассмеяться шутке, поскольку Леонора, конечно, не применяла в своей игре никакие чары.

– Нимало не сомневаюсь, – что-то в тоне Себастьяна заставило думать, что ответа он ждал иного. – Но, право, мое любопытство искренне.

Арис держала улыбку уже со значительной трудностью. Если это не шутка, то к чему он изволит клонить?

– Едва ли я могу что-то добавить, – сказала она.

– Как пожелаете, – Себастьян поджал губы и перевел свой внимательный взгляд на предмет их дискуссии, – пусть эти чары останутся вашей фамильной тайной.