Чарованная щепка

– Он же цвел на ветке! – с трудом верила Арис, хотя и сама, наконец, ощутила голос почти прозрачной магии.

– Стало быть, зачаровано и дерево, – вывел Себастьян, не представляя, впрочем, как это возможно.

– Каково же назначение цветка-артефакта? – Нетерпеливо спросила Виола, видя, что маги эдак вовсе забудут о присутствии неслышащих.

Алессан тоже приял темпераментный образ и поверг лицо в ладони.

– Очевидно, лишать заряда другие артефакты, – известил он не то смеясь, не то стеная. – И таким феноменом, как мы видим, исполнены дома столицы!

– Среди них – жилище Карлоты Эдмондовны, где цветок выпил наше бедное деревце… – с усилием начал Себастьян.

– И, держу пари, все полтора десятка обобранных усадеб, – вторил ему Алессан, поднимая очи к небу.

Маленькому кружку требовалась пауза для осознания находки. Счастье, что щит все еще укрывал их совещание от горожан, уберегая последних от паники и давая шанс взвесить решение. Впрочем, не для всех оно было сложным.

– Я передам отцу, – объявил Алессан, как водится, советуясь только сам с собою.

Виола поджала губы, вновь усматривая здесь досадную тиранию, но за мага непредвиденно вступилась Лея.

– Алессан Диегович – сын господина Алвини, главы Земского приказа, в чьем ведении лежит безопасность столицы, – пояснила она. – Это самый краткий способ донести уведомление.

Выход был очевидным и разумным, противоречить не стала даже чуть задетая такой сановитостью Виола.

И только Арис подметила с горечью, как при этом запоздалом представлении матушка встрепенулась и впилась в лик Алессана затравленным взором.

Глава Земского приказа

В Итирсисе: 14 мая, воскресенье

За последние пять лет столица повидала всякое.

Официальные семнадцать (на деле два десятка) ограблений на катастрофу не тянули, но определенно заслужили ярлычок выдающихся. Кражи явили дивное разнообразие: грубые взломы и тихие магические вскрытия, проникновения в окна и через двери, хищения драгоценностей и предметов искусства.

Прошедшие сутки для главы Земского приказа были заполнены опросами пострадавших – или чужими отчетами о таковых опросах. Доклады сыпались на него один за одним, не оставив и минуты собраться с мыслями.

Когда день воскресный сменился уже понедельником, Диего возвратился под сень родного крова и чаял обрести здесь привилегию поразмыслить.

Усадьба встретила блаженной тишиной и полумраком. Беспечная под его защитой, она отходила ко сну согласно суточному кругу. За всех слуг дежурил только пожилой камердинер, чей регламент обязывал ждать хозяина, в котором бы часу тот не изволил завершить своих праведных трудов.

Камердинер смотрел с преданной готовностью и почти не зевал, но под его щетиной проступала красноватая спираль, схожая с резьбою торца шахматного столика в гостиной.

К его огорчению, Диего не желал отойти ко сну подобно честному люду, а только расстегнул камзол и сменил сапоги на домашние туфли. Зачарованные лампы проводили владельца через несколько гостиных в правое крыло и погасли с тягучей неспешностью.

Зато кабинет магистра услужливо сиял ячейками винной стойки.

Диего отвернулся от них весьма решительно – апогей концентрации, рожденный легким алкоголем, миновал еще до обеда. У тяжко догнавшего слуги он потребовал кофе с перцем, после чего дозволил проваливать.

Камердинер исполнил обе задачи со всей прилежностью, но жажда одиночества Диего в который раз была обманута – вслед за кофе прибыл неуемный Алессан. По-домашнему расслабленный, без своих блестяшек и камзола, он просочился в кабинет и приветствовал почтительно.

Диего ответил скупо. Следовало ожидать, что сын начнет кружить поблизости и демонстрировать желание быть незаменимым, но поддерживать его азарт охоты не было.

– Тяжелый день? – спросил юноша, звякнув ногтем о край фарфоровой чашки на отцовом столе.

– Переживу, – в жесткое прямое кресло Диего осел с неприсущей тяжестью, – ты по делу или пытать?

Голос его щелкал гораздо резче потребного. Собранный на службе, он по общей слабости выплескивал раздражение когда на слуг, а когда – на жену и сына. О последнем втайне сожалел, вслед за чем вновь и вновь оступался.

Маг сделал глоток и досадливо дернул щекой: то ли перца слуга сэкономил, то ли он сам перестал различать оттенки вкуса, но желанного воздействия кофе не оказывал.

Уловив наболевшую желчь, Алессан чуть приоткрыл губы и дохнул на ладонь, кончиками пальцев указуя на ненастное чело магистра. Зыбкая змейка скользнула между ними, отмеряя отцу толику молодой энергии, не вполне исчерпанной и за полночь. Диего не стал бы просить, а кормиться собственной силой маги способны не были – сродни тому, как не вытянешь себя из трясины за косы.

Голова Диего Бернардовича перестала мниться налитой свинцом, плечи слегка распрямились. Благодарности вслух Алессан не ждал, и за это понимание отец был благодарен ему вдвое.

– По делу, разумеется, – невозмутимо ответил юноша. – Ты велел держать глаза открытыми.

– Случилось нечто, мне неизвестное? – спросил Диего с приметным скепсисом, но уже несколько мягче.