Султан в свою очередь восседал в самом центре своих дворцовых владений и с высоты тронного подножия беспристрастно и с некоторой тоской наблюдал за своими поданными, благодарно вкушающими его дары. Квадратные столики на низких ножках в виде деревянных шаров усеивали весь зал, а вокруг них, разделяясь на семейные кланы и их подопечных, вели разговоры представители знати и власти в стране пустынь. И количество в зале их все пребывало и пребывало. Все они по приходу обязательно проходили по почетной дорожке к трону и там склонялись в низких, но не всегда сугубо искренних, поклонах. Каждый гость стремился превзойти другого блеском своих даров и заслужить от султана хоть какой- либо признак благоволения. Один за другим они пытались выделиться, то и дело обмениваясь друг с другом злыми, завистливыми или надменными взглядами. Особенно ретиво переругивались в воздухе между собой члены наиболее богатых родов, славящихся своими дальними родственными связями с султанской кровью.
Однако даже они уступали по степени своего влияния на жизнь Эры тем исключительным мужам, что ближе всего находились к сердцу власти. Ведь лишь избранным было дано знать, что истинную власть в стране представляет вовсе не султан, почивающий на троне, а тот, кто стоит всегда и везде рядом с ним – великий и ужасный визирь- Альвахд, ни один совет которого еще не прошел мимо воли султана. Казалось, все, что этот костлявый человек не шептал на ухо султану, исполнялось в тот час же, ровно так, как он того желал. Даже если б для исполнения его слов Искандер- Язиду Второму пришлось бы идти против всех остальных его поданных.
Еще меньше людей в зале имели осведомленность о тайне, кою он тщательно скрывал от общественности. И те, кто знали, предпочитали молчать, ибо тайна эта могла навлечь на них его гнев, неминуемо обернувшийся бы для знающих смертью.
Не существовало в стране никого несправедливей его и ужасней. А его приближенные были лишь едва менее испорченными людьми, чем он сам.
Альвахд ненавидел торжества, где собирается много людей и где повсюду горит свет, несмотря на позднее время. Да таких ярких, что теням едва удается помещаться в углах. Однако он признавал полезность подобных мероприятий для увеличения числа своих соратников и утверждения своей власти среди народа.
Поэтому, стоя подле султана, он, гордо воздев острый подбородок к верху, с презрительным снисхождением наблюдал за кланяющейся знатью и злился про себя – впрочем, злился он всегда, просто выбирал разные для этого причины – что половина из прибывших не имеет понятия о том, чьих добрых знаков и чьей милости им действительно следует добиваться. Визирь успокаивал себя тем, что вскоре вся эта показушная сутолока окончиться, и дальше уже перед ним, в его покоях в ряд выстроятся его сторонники, дабы выразить ему свое почтение. И, конечно же, подарки кои они выбрали для султана ни в какое сравнение не станут с теми, что они поднесут лично ему, Альвахду.
Тем не менее на каждого злодея в любой истории есть свой герой. И так, завернувшись в свой черный кафтан с красными всполохами бисерных узоров и охватывая мраморное убранства тронного зала, словно оно целиком принадлежит ему одному, Альвахд не замечал редких взглядов исподполья черных, будто агатовые камни, глаз.
Принадлежали они главному лекарю его высочества, что во время многолюдных празднеств не отлучался от султана ни на шаг и пристально следил не только за телесным здоровьем своего покровителя, но и его душевным самочувствием. Вот султан переставил круглую и седую свою головку с левой руки на правую, оперевшись кулаком в пухлую щеку, и лекарь наклонился к его уху, наполовину скрытому за шелковыми лентами высокого тюрбана. Лекарь что- то неслышно проговорил, другим оставалось лишь разбирать его слова по бордовым губам, и султан растянул губы в слабой улыбке. На мгновенье блеснул блеклый огонек в его глазах, а после энтузиазм его высочества вновь зачах.