Чарующий апрель

Миссис Уилкинс и миссис Арбутнот, в свою очередь, весь день провели на улице: любовались великолепием садов и красотами окружающих пейзажей, – а до приезда в Сан-Сальваторе, во время переговоров с владельцем замка, так волновались, что поспешно решили, будто наличие восьми спальных мест соответствует восьми спальням. Реальность оказалась иной. Кроватей действительно было восемь, но четыре из них стояли в комнатах миссис Уилкинс и миссис Арбутнот.

– Да, в замке всего шесть спален, – уверенно повторила миссис Фишер. – Четыре из них занимаем мы, пятую – Франческа, а шестая свободна.

– А это означает, что при всем желании проявить великодушие у нас ничего не получится, – заключила леди Кэролайн. – Замечательно, не правда ли?

– Значит, может приехать всего один гость? – глядя по очереди на каждую из трех собеседниц, растерянно уточнила миссис Уилкинс.

– Да. И вы его уже пригласили, – торжествующе провозгласила леди Кэролайн.

Миссис Уилкинс почувствовала себя обескураженной. Проблема кроватей возникла неожиданно. Приглашая Меллерша, она собиралась поселить его в одну из воображаемых четырех свободных спален. При наличии множества комнат и достаточного количества горничных вовсе незачем было, как в Лондоне, в маленьком доме с двумя слугами, ютиться вместе. Любовь, даже настолько всеобъемлющую, какая охватила ее, не стоило испытывать теснотой. Крепкий сон рядом с супругом требовал немалого терпения и самоотречения, спокойствия, нерушимого доверия. Она не сомневалась, что испытывала бы к Меллершу куда более теплые чувства, а сама не вызывала бы у него такого острого раздражения, если бы по ночам не приходилось делить постель. Если бы можно было по утрам встречаться с жизнерадостной дружеской симпатией, без разногласий относительно открытого окна и гигиенических процедур, без абсурдного, с трудом подавленного недовольства какой-нибудь мелочью. Она чувствовала, что счастье и способность дружить со всеми вокруг берут начало в неожиданной свободе и наконец-то обретенном покое. Сохранятся ли свобода и покой после ночи в одной комнате с Меллершем? Останется ли в душе та полнота добра и любви, которая движет ею сейчас? В конце концов, в раю она обитает недолго. Что, если просто еще не успела привыкнуть, не погрязла в обыденности? Ведь не далее как сегодня утром, проснувшись в одиночестве, она пережила бурную радость от сознания независимости, от простой возможности застелить постель так, как хочется!

Франческе пришлось тронуть ее за плечо: Лотти настолько углубилась в размышления, что не заметила появления пудинга.

Если придется снова разделить комнату с Меллершем, подумала она, рассеянно наполняя тарелку, то возникнет опасность потерять чувство, которое испытывает к нему сейчас. Но если поселить его в свободную спальню, то миссис Фишер и леди Кэролайн не смогут никого пригласить. Правда, сейчас ни та ни другая не имеют такого намерения, но в любой момент все может измениться: вдруг кого-то охватит стремление кого-нибудь осчастливить. Тогда Меллерш окажется помехой.

– Есть серьезная проблема, – напряженно сдвинув брови, произнесла миссис Уилкинс.

– Какая именно? – поинтересовалась леди Кэролайн.

– Куда поселить Меллерша.

– Разве одной комнаты ему недостаточно? – удивилась леди Кэролайн.

– О, вполне достаточно. Но тогда не останется ни одной свободной комнаты для того человека, которого вы, возможно, захотите пригласить.

– Я не захочу, – заверила леди Кэролайн.

– Или вы, – обратилась миссис Уилкинс к миссис Фишер. – Роуз, разумеется, не в счет. Она наверняка захочет разделить комнату с мужем: все в ней об этом говорит.

– Право, это уж… – каркнула миссис Фишер.

– «Право» что? – с надеждой в голосе спросила миссис Уилкинс, решив, что в этот раз слово является вступлением к полезному предложению.

Она ошиблась: ничего полезного не последовало, а восклицание всего лишь выразило осуждение, – но, почувствовав вызов, миссис Фишер осведомилась:

– Право, должна ли я понять, что единственную свободную комнату вы намерены использовать исключительно для собственной семьи?

– Он не моя собственная семья, – возразила миссис Уилкинс. – Он мой муж. Видите ли…

– Я ничего не вижу, – не удержалась от раздраженного комментария миссис Фишер. – Главным образом – слышу, причем неохотно.

Однако, как и следовало ожидать, миссис Уилкинс не поняла и не приняла упрека, а тут же повторила надоедливую поговорку и пустилась в долгое и крайне неделикатное рассуждение о том, где именно должен спать тот неведомый субъект, которого она упорно называла Меллершем.