Чары

Он хотел повернуть назад, выбраться из этого ада, побежать вверх по этим проклятым ступенькам наружу, на свежий, чистый воздух. Но потом, борясь с собой, он вытащил из памяти воспоминания о том, как он впервые совсем еще ребенком побывал в павильоне ужасов на Кони Айленд. Тогда он думал, что просто там и умрет, никогда не выберется из того места, но кончилось тем, что он вернулся домой уставшим, как собака, но очень даже живым. Теперь ему было сорок восемь лет, и женщину, которую он любил, заманило в эту кошмарную ловушку настоящее чудовище – у Гидеона просто язык не поворачивался назвать Зелеева человеком. И он, Гидеон, обязан найти ее. Он посветил вокруг фонариком, заставляя себя не отводить взгляда от страшной стены из костей и черепов, и, думая о Мадди и о Валентине, который ждал их там, в Нью-Йорке, двинулся вперед, во второй тоннель.

Он пробыл под землей уже полчаса, когда почувствовал запах духов. Просто слабую струю аромата, след его, настолько мимолетный, что какую-то секунду или две он даже подумал, что, может, это было некое безумное по своему неправдоподобию исполнение желаний. По потом он закрыл глаза и вдохнул полной грудью, и тогда он с уверенностью понял, что она где-то здесь, недалеко.

И, не в силах сдержаться, он позвал ее.

Мадлен, на земле, в своем собственном аду, сжавшись в комок, поджав колени и стараясь сдержать непрерывную дрожь, выбраться из замкнутого круга своих мыслей, почувствовала, что у нее начались галлюцинации. Она знала, что такое бывает в пустыне, когда проведешь несколько дней без воды – видишь то, что хотел бы увидеть. Слышишь то, что хотел бы услышать больше всего на свете.

– Мадди…

Опять. Но это просто невозможно. Гидеона просто не может здесь быть. Откуда взяться ему в этой огромной гробнице – за тысячи миль от Манхэттена?

Но потом она поняла, что все это – правда, что это был его голос, и она подняла голову с колен и почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. И она ответила ему – так громко и ясно, как только могла:

– Я здесь!

То, что они почувствовали, невозможно было выразить словами.

– Мадди! Я иду! – он замолчал. – Мадди, ты одна?

– Да, – донесся ответ. – Одна.

Ее голос звучал отдаленней, чем прежде, звук был слабее и странно гулким и пустым. Было ужасно трудно понять, откуда шел голос, потому что эхо его отдавалось под потолком и вдоль стен.

– Говори со мной, Мадди, – крикнул он. – Не переставай говорить. Тебе нужно привести меня к себе…

– Гидеон, ты меня слышишь? Я не знаю…

– Я слышу, – он почувствовал, как у нее начинается паника. – Мадди, я слышу тебя! Не двигайся с места. Я иду, все будет хорошо.

Он почувствовал запах крови за долю секунды до сильнейшего удара, когда Константин Зелеев врезался в него сзади со всей быстротой, безжалостностью и обезумевшей мощью раненого быка. Гидеон упал, сильно ударившись головой и закувыркавшись по земле, и пистолет и фонарик вылетели у него из рук. Луч фонарика Зелеева полоснул по его глазам, потом метнулся бешеным зигзагом по земле, когда русский искал оружие…

Когда раздался выстрел, двухсотлетняя стена из костей, голых, лишенных плоти голов и рук давно умерших мужчин, женщин и детей, содрогнулась, зашаталась и обрушилась.

И засыпала двух мужчин на влажном глиняном полу.

От звука выстрела и грохота рушившейся стены паника охватила Мадлен с новой силой, подбросила ее на ноги и погнала прочь, прочь от страшных звуков, от Зелеева, вглубь лабиринта. Единственным звуком, который она слышала, было ее собственное прерывистое дыхание, захлебывавшееся от рыданий. С отчаянно заломленными руками, она неслась, как обезумевшая – два, три раза она врезалась в стены, от навалившегося на нее ужаса она перестала понимать: где она, что с ней и куда она бежит…

А потом вдруг она остановилась, внезапно, резко опустилась на землю, и рассудок снова вернулся к ней. И она поняла, что совершила самую большую и страшную ошибку. Если Зелеев жив, он ее не найдет. Но если остался в живых Гидеон – он тоже ее не найдет. Никто не найдет ее. Никогда.

Она заблудилась. Непоправимо, навсегда.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем раздался голос – из ниоткуда, из пустоты. Он шел издалека – мягкий и приглушенный.

– Мадлен!

Она сидела без движения, продрогшая до костей, и всем своим слухом, каждым нервом пыталась понять, чей же голос позвал ее. Катакомбы, древние и зловещие, съедали все естественные обертоны и характерные тона голоса, словно закутывая его в плотный, влажный туман.

– Мадди, – потом снова тишина. – Он мертв, Мадди, мертв. Все хорошо.

Она услышала их снова – звуки, слоги ее имени, словно умолявшие, звавшие ее – с любовью и лаской. Но потом опять, зловеще и вкрадчиво, из темноты стали подползать смерть и безумие. Все отупляющая, парализующая слабость стала завладевать ее телом, ее мозгом, всем ее существом. У нее нет больше сил, нет слез, нет страха, нет ничего. Одна пустота, приближение конца.

– Мадди, пой для меня, – позвал неожиданно голос. – Пой, чтоб я мог тебя найти…