Чары Мареллы

– Но это были мои деньги, и я имел на них полное право! Как смеете вы ставить мне в упрек то, что принадлежало мне по закону? – Старик на самом деле был возмущен таким несправедливым, по его мнению, обвинением и, резко поднявшись, покинул комнату, в которой принимал гостей.

– Вот видите, Карл. – Мари вдруг рассмеялась и беззаботно махнула вслед ушедшему. – Сколько красивых слов – театральные завсегдатаи наверняка высоко оценили бы игру. Но по факту время, проведенное здесь, его нисколько не изменило. Он все так же себялюбив, как обезьяна, и упрям, как осел.

– Простите меня. – Дубинин, устав строить догадки, наконец сдался. – Но я совершенно не понимаю, что здесь только что произошло. Кто это был?

– Ох, милый мой, – всплеснула руками девушка. – Так вы его не узнали? Вам должно быть стыдно. Хотя должна признать, что старость его сильно изменила. С вами за одним столом только что сидел Жорж Шарль Дантес.

– Как?! Неужели тот самый?.. – Пораженный Дубинин поднялся, схватившись за голову.

– Именно. Куда это вы собрались? – спросила Мари, заметив, что молодой человек направился вслед за стариком.

– Я должен плюнуть в лицо этому гаду! – яростно прошептал Карл.

– Не будьте таким предсказуемым, не разочаровывайте меня. – Девушка произнесла эти слова так искренне, что журналист остановился и с удивлением на нее взглянул: – Почему вы так говорите?

– Это дело давно прошедших дней. Дантес сделал то, что сделал, – и этого уже не изменить. Я вообще считаю, что ему крупно не повезло, потому что он вошел в историю именно таким неприглядным способом. Не он – так кто-то другой сделал бы это. Александру Сергеевичу не суждено было умереть в своей постели от старости, таким уж человеком он был. К тому же вы далеко не первый, кто хочет выказать Жоржу возмущение. Скорее миллионный. И поверьте, удовлетворения после этого вы не почувствуете, я это точно знаю.

– Но почему у него такой дом? Чем он заслужил его? – Карл вспомнил жалкую лачугу, в которой ютился старик, спутавший его со своим сыном.

– Ничем, – покачала головой Мари. – Вы не поняли главного, господин Дубинин. Дело не в том, что он заслужил, а в том, чего он хочет. Его главная беда в том, что он до сих пор не разучился любить деньги. Поэтому он никогда не будет прощен.

– Кем?

– Прежде всего самим собой. Ну и людьми, конечно.

– Это важно?

– Очень.

– То есть вы хотите сказать, что люди имеют здесь не ту жизнь, которую заслуживают, а ту, которую хотят? – Дубинин был так поражен этой мыслью, что на мгновение забыл и о Дантесе, и о Пушкине. – Но почему? Что заставляет их отказываться от того, что они могли бы иметь?

– Стыд, – просто ответила девушка.

– Перед кем?

– Как я уже говорила, перед самими собой. И перед людьми. И это тоже очень важно.

Дубинин не хотел признаваться в том, что запутался – в собственных мыслях, в странных суждениях Мари, в том, что происходило вокруг. Девушка внимательно следила за ним и заметила сомнения, одолевавшие журналиста.

– Я понимаю, что, сидя на горе, сложно разглядеть то, что творится у ее подножия. В вашем случае гора – это жизнь и принципы, по которым существует общество. Здесь законы, к которым вы привыкли, не действуют. Представьте себе, что вы на протяжении многих десятков, сотен, тысяч лет предоставлены сами себе. Ресурсы ваши не ограничены. Желания исполняются, словно по мановению волшебной палочки. Вместо стола – скатерть-самобранка. Ешь, пей не хочу. Но как долго вы сможете жить без цели, без преград, которые нужно преодолевать? Пять лет? Максимум десять. Потом наступает похмелье. Вам не хочется больше жить, но вы даже убить себя не можете – здесь такой выход невозможен. Что вам остается? Правильно – вновь стать человеком. Только лучше. У кого-то на это уходит пятьдесят лет, у кого-то – пятьсот. Тот же Дантес слишком привязан к своим земным слабостям. Да, у него дом, который может вместить сотню людей, но он живет в нем один потому, что никому не нужен, несмотря на кажущийся лоск. Но это пройдет, я в этом нисколько не сомневаюсь. В душе он, в общем, неплохой человек. И тогда Александр Сергеевич его обязательно простит. А вот Алигьери, которого вы, возможно, еще встретите – однако я бы вам не советовала этого делать, – вряд ли сможет оправиться самостоятельно. Его трагедия в том, что он однолюб и не может смириться с тем, что никогда больше не встретится с Беатриче. До самой смерти он надеялся воссоединиться с ней на небесах, ведь он был очень религиозным человеком, как вы, наверное, успели заметить. Но в рай он не попал, застряв здесь, и то, что многие воспринимают как благодать, превратилось для него в проклятье. Но это пройдет рано или поздно. Всегда проходит.