Да, был такой, но, когда и куда он делся, неизвестно. У детектива создается впечатление, что он ищет призрака – регистрационные книги, в которых он расписывался, пропадают, работодатели не могут найти ни одного документа, касающегося исчезнувшего, хотя точно помнят, что нанимали его. В общем, полная неразбериха.
Люси нервничает, детектив ничего не может сделать, но он привык доводить все дела до конца и поэтому предпринимает еще одну попытку. Он решает проследить путь молодого человека с самого корабля, надеясь обнаружить что-то новое. На этот раз удача ему улыбается, однако новости оказываются трагичными. Капитан, только увидев его, бледнеет и запирается в рубке. Понимая, что все это неспроста, детектив настаивает на разговоре с ним. Наконец капитан впускает его и рассказывает следующую историю.
Он знал пропавшего лично потому, что сам сбрасывал его тело за борт. Парень возвращался домой к невесте, заработав какую-то сумму в городе N. Но, на его беду, на борту оказался любитель покера. Неизвестно, был ли он шулером или ему просто дьявольски везло, но только он обчистил беднягу. Молодой человек проиграл все, что заработал. Придя в отчаяние, он вешается в каюте на собственном ремне. Желая избежать расследования, капитан, который занимался контрабандой алкоголя, сбрасывает тело за борт. У него до сих пор хранится дагеротип, сделанный за день до трагедии, – на корабле путешествовал фотограф-любитель, который запечатлел некоторых пассажиров, в том числе и этого несчастного. И должно же было так случиться, чтобы через какое-то время в той же самой каюте, где повесился молодой человек, точно таким же способом решила свести счеты с жизнью совсем юная девушка. Капитан пьет виски стакан за стаканом и в алкогольном угаре сообщает детективу, что во всем виноват, по его мнению, тот самый фотограф, потому что он и в этот раз использовал свою дьявольскую камеру.
Моряк роется в столе и достает оттуда портрет, на котором детектив с удивлением узнает Люси. Капитан совершенно пьянеет и падает без чувств, при этом из его рук выпадает второй дагеротип. Детектив поднимает его и кричит от ужаса, потому что видит себя. В этот момент он замечает Люси Рейнольдс, которая стоит с ним рядом. На ее шее след от удавки. Она нашла любимого. Та-да-а.
– Значит, конец счастливый? – тихо спросила Мэри, дослушав историю до конца.
– Это зависит от того, что вы подразумеваете под счастьем, – грустно усмехнулся Эдгар. – Но это уже не имеет никакого значения, потому что рукопись была со мной в тот день, когда я… В общем, ее больше нет. Значит, и вспоминать о ней не стоит.
– Не согласна с вами. – Мэри подарила писателю ослепительную улыбку. – Один персонаж из гениального произведения, которое будет написано через несколько десятилетий после вашей смерти, скажет, что рукописи не горят. Я всегда считала, что это правда.
– Красиво сказано. – Эдгар вдруг ощутил такую тягу к писательству, какой давно не испытывал. Как жаль, подумал По, что он ничего больше не сможет сказать человечеству. Впрочем, может быть, это даже к лучшему – ведь аудитория не приняла ни «Эврику», ни его лекции о происхождении Вселенной. Возможно, и «Утонувшую рыбу» ждал провал. Он получил свою долю славы, но она не принесла ему ни счастья, ни удовлетворения.
– Опишите мне Люси, – вдруг попросила Мэри.
– Описать? – переспросил По. – Зачем вам это?
– Чтобы подтвердить собственную догадку.
Девушка немного кривила душой – ее догадка скорее была уверенностью. Зная о невероятной способности Эдгара предсказывать будущее, что было заметно во многих его произведениях, она была готова услышать, что у Люси были черные волосы и зеленые глаза. Тем больше она была удивлена, услышав ответ писателя:
– Русые волосы, голубые глаза. Моя Люси привлекательна, но ее красота спокойна. Вы знаете, она похожа на вас.
Ирица таяла на глазах – и Бертран ничего не мог с этим поделать. В те редкие минуты, когда она приходила в себя, несчастный держал ее за руку и говорил о своей любви, надеясь на то, что его слова принесут больной облегчение. Убедившись в том, что имеющиеся у него средства бесполезны, он от отчаяния обратился было к устаревшим методам – таким как кровопускание, – но вскоре понял, что они делают только хуже. Когда однажды утром она открыла глаза и попросила пить, он почти поверил в чудо, так как не надеялся, что его любимая переживет ночь, но тут же был вынужден признать, что это лишь временное улучшение, которое обычно наступает перед самой агонией.