– И то и другое. Да, и еще кое-что. Не обижайтесь на меня, но вам придется некоторое время посидеть взаперти – мне жаль, но это вынужденная мера. Так что ваша завтрашняя встреча с Карлом откладывается.
– Я не обижаюсь на вас, Мари, потому что не собираюсь выполнять вашу просьбу. – Поэт с улыбкой покачал головой и поднялся, чтобы показать, что считает разговор законченным.
– Это не просьба, к сожалению.
Гумилеву что-то не понравилось в выражении лица Мари, и он подошел к двери – удостовериться в том, что все в порядке. На первый взгляд все было как и прежде, однако когда он захотел переступить через порог, его нога уперлась во что-то твердое. Озадаченный, Николай протянул руку вперед – и не смог миновать невидимой границы, разделяющей пространство на две части: внутри и снаружи.
– Как это понимать? – обратился к старухе взбешенный поэт. – Мой дом – моя тюрьма?
– Выходит, что так. – Мари поднялась из кресла и подошла к мужчине. – Не хочу, чтобы вы считали, будто я имею что-то против вас конкретно – это не так. Вы мне даже очень симпатичны. Но Карл мне нужен с незамутненной головой, а общение с вами может сбить его с нужного пути.
– Вы хотите сказать: с пути, который нужен вам?
– Ну, боже мой, конечно, и мне в том числе. У меня создается такое впечатление, будто вы заранее признали мою скромную особу виновной во всех смертных грехах только потому, что не понимаете, чем и по какой причине я занимаюсь. Вы, уважаемый, по какой-то причине относитесь ко мне с предубеждением, лишая права на личную жизнь. Но я еще раз повторяю: это не то, что вы думаете. Я лишь хочу вернуть все на свои места.
Говоря это, старуха так естественно и незаметно подошла к двери, что, когда Николай опомнился и попытался удержать ее, было уже поздно: они находились по разные стороны границы.
– Я зайду к вам еще, друг мой, обещаю – и тогда, я надеюсь, вы будете относиться ко мне иначе. – Мари улыбнулась и приветливо помахала поэту рукой, но тот, раздосадованный тем, что так глупо попал впросак, холодно поклонился и захлопнул дверь.
Мари, уже в прежнем обличье юной девушки, несколько секунд смотрела перед собой, словно размышляла о том, правильно ли она поступает, а затем, послав воздушный поцелуй преобразившемуся дому, резко повернулась на каблуках и пошла прочь.
– Мне кажется, что мы с вами знакомы всю жизнь. – Эдгар сидел на скамейке в парке и наблюдал за тем, как Мэри кормила уток, плавающих в пруду. Была поздняя осень, но дни стояли на удивление солнечные и теплые.
Девушка обернулась на его голос и взглянула на писателя:
– Вы так пытаетесь ухаживать за мной?
– Что вы! Нет, конечно. – Мужчина густо покраснел, словно его заподозрили в чем-то преступном, и поспешил оправдаться: – У меня и в мыслях не было. Но простите, если я оскорбил вас.
– Это вы меня извините. Я, кажется, очень неудачно пошутила. – Мэри мысленно обругала себя последними словами. Меньше всего ей хотелось пробуждать в собеседнике болезненные воспоминания о его покойной супруге. Однако, судя по реакции Эдгара, она опоздала со своими извинениями. Теперь он сидел, нахмурившись и с темным лицом, погруженный в собственные мысли.
– Вы знаете, она очень долго и тяжело болела, – наконец проговорил он. – Моя Вирджиния. Мы все настолько устали, что в какой-то момент стали желать ей смерти. Не потому, что жалели ее, а потому, что больше не могли жить в такой обстановке. Представляете, каково это – желать смерти самого близкого человека?
– Вам нужно прекратить винить себя в ее смерти, – мягко сказала девушка. – Это судьба.
– Судьба здесь абсолютно ни при чем, – уверенным тоном возразил По. – Все дело во мне, я это давно признал и принял, нет смысла меня разубеждать. Если бы у нас были деньги, то, думаю, никто бы тогда не умер. Но я был слишком увлечен собой и собственными устремлениями, а нужно было плюнуть на все это и заняться чем-нибудь более прибыльным. Но слава, признание – это почти душевная болезнь, от которой, однажды заразившись, так просто уже не избавишься.
Писатель замолчал и некоторое время смотрел перед собой застывшим взглядом. Мэри понимала, что в этот момент он заново переживает события того времени и думает о том, что бы случилось, поступи он иначе в той или иной ситуации. Девушка прекрасно знала, что его вины в произошедшем не было – он из последних сил пытался ухаживать за супругой, но, несмотря на все его старания, болезнь оказалась сильнее. Чем-то эта грустная история напоминала ее собственную, и Мэри поспешила прогнать эти воспоминания.
– Она угасала на моих глазах, – продолжил Эдгар после непродолжительного молчания. – Я должен был умереть вместе с ней. Но я этого не сделал – более того, хотел даже жениться еще раз, но, к счастью, свадьба расстроилась.
– Почему «к счастью»?