Чары Мареллы

Когда доктор ушел, Анри еще долго размышлял об этом странном разговоре и вспоминал отдельные фразы. Ему вдруг пришло в голову, что он выжил не просто так, и что теперь у него есть шанс рассказать людям об этой бойне и о том, чего они могли бы избежать, если бы каждый занимался своим делом, не пытаясь быть значимее, чем является на самом деле. В тот день в его голове родился сюжет будущего произведения, которое войдет в историю.

Тем временем доктор де Бо ехал к очередному пациенту. Ему не нужны были ни слава, ни признание – он не испытывал в них потребности. К этой великой победе над самим собой он шел долго, очень долго. Сбивался с пути, возвращался назад и снова искал, искал, искал. Оставлял за собой хлебные крошки, которые смывали дожди и клевали птицы. И все-таки Бертран сумел вернуться туда, где впервые почувствовал себя на своем месте. Он отдал своим женщинам большую часть себя, оставив только то, что могло принести пользу людям. Он мыслил – и, как говорил Декарт, существовал, а большего ему и не требовалось. Стыд, страх, отвращение были слиты в один сосуд с любовью и радостью и выставлены за дверь. Себе доктор оставил интерес, который позволял ему не останавливаться в своих поисках, удивление, без которого этот интерес терял всякий смысл, и сострадание – то, от чего большинство эскулапов избавляется в первую очередь.

Многие солдаты видели его на полях сражения. Не обращая внимания на пули и разрывы снарядов, он переходил от одного раненого к другому, оказывая помощь всем без разбора – и французам, и англичанам, и русским, и немцам. Иногда он останавливался возле кого-то и, заглядывая ему в глаза, словно пытался увидеть сущность человека, взваливал его себе на плечи и относил в безопасное место. Со временем среди солдат прошел слух о том, что это ангел, который оберегает самых достойных от смерти. Прогрессивно мыслящие люди, конечно, смеялись над этой байкой, но если кто-то из них встречал Бертрана во время военных действий, то, независимо от своих убеждений, старался держаться рядом – считалось, что смерть боится его и не подходит близко.

Айлин сидел на деревянном полу в домике на дереве и задумчиво глядел на клетчатую доску перед собой. Черные и белые камешки, расставленные на ней, казалось, волновали его больше всего на свете. Мальчик то и дело протягивал вперед руку, но тут же, передумав, отдергивал ее. Наконец, обреченно вздохнув, он сделал ход и, откинувшись на спину, принялся разглядывать потолок. Ребенок, который так и не повзрослел, многое бы отдал за то, чтобы снова увидеть звезды, но в его мире их не было – ему не удалось их построить, как он ни старался. Не было ни морей, ни ветров, даже банальный сквозняк порадовал бы его. Но с тех пор, как здесь появилась Гипатия, Айлин потерял возможность проходить сквозь стены. Он много раз пытался, но в результате только разбил себе нос, который, впрочем, тут же зажил. А как было бы хорошо зачерпнуть воды из Аска, вдохнуть полной грудью воздух Карлеона. Когда он был еще совсем маленьким, отец, сидя у камина долгими зимними вечерами и неторопливо попивая эль, рассказывал ему легенды о непорочном Галахаде и его родителях, храбром Ланселоте и леди Элейн. Много раз мальчик пересказывал сам себе рассказы отца о Мерлине и Озерной фее, постепенно дополняя их новыми подробностями собственного сочинения. В конце концов он уже и сам запутался в том, что было частью эпоса, а что – плодами его фантазии.

Замечтавшись, Айлин не заметил, как в домик вошла Гипатия. Только когда скрипнула последняя ступень подвесной лестницы, он очнулся и, протерев глаза, поднялся, чтобы поприветствовать гостью.

– Тебя долго не было, – капризно проговорил он, скрестив руки на груди и поглядывая на нее исподлобья. – Я уже начал думать, что ты больше не придешь.

– Ты ведь меня знаешь, милый, я всегда возвращаюсь. – Женщина улыбнулась и опустилась рядом с доской, жестом приглашая мальчика сесть рядом.

Тот нехотя повиновался и, глядя в сторону, насупился.

Гипатия тем временем быстро оценила игровую ситуацию и подняла глаза на юного соперника:

– Ты уверен?

– Будто ты мне оставила выбор, – отмахнулся Айлин. – Делай уже ход, и закончим с этим.

– Выбор всегда есть, – многозначительно произнесла Гипатия. – Например, ты мог сдаться еще несколько ходов назад.

– Ты ведь знаешь, как меня раздражает, когда ты начинаешь говорить таким назидательным тоном. Чувствую себя младенцем.

– Извини. Но почему каждый раз ты хочешь довести дело до конца, даже когда заранее все понятно?

– Потому что в фидхелле иначе нельзя, пора бы тебе уже понять это. Здесь нужно или биться до конца, или не начинать игру вовсе. Да, я проиграл, и следующим ходом ты это докажешь, но я не сдался, а это – главное.

– Ну как знаешь. – Гипатия пожала плечами и передвинула белый камень на крайнее поле. – Партия завершена.

– Что ж, поздравляю. – Мальчик торжественно пожал руку сопернице и выжидающе посмотрел на нее. – Еще партию?

– Может быть, хватит?