Час абсента

— Как в гробу. — Данило Михайлович вытащил из-за пазухи новую бутылку. — Видно, ты еще не добрала нужную дозу, раз мертвому завидуешь.

— Он там спит, а мы в аду кувыркаемся. Знаешь, что со мной сделали? Знаешь? В стенку замуровали, живьем!

— Знаю, пей! — Данило налил в бокал абсент.

— Дан, мне страшно, я не знаю, кто это придумал. — Могучая Верунчик заплакала как ребенок.

— Девочка плачет, мячик улетел.

— Какой мячик? Душа у меня улетает, гробится, корчится, в землю хочет тело зарыть.

— Ну-ну, поплачь. Пей и плачь, ничего не бойся. Ты же со мной как за каменной стеной.

— Не хочу больше стен, ни каменных, ни кирпичных! — заныла Верунчик. — Знаешь, как там страшно, темно, тихо и выхода нет. Умрешь, и никто никогда не найдет, не похоронит по-человечески, и могилы не будет… Через тысячу лет мой скелет найдут случайно. Он будет висеть на крюках, и все подумают, что преступника заковали…

— Вот не думал, что стальная Верочка такая сентиментальная дурочка. — Данило улыбнулся. — Что тебе сыграть? Заказывай!

— Фьюжн хочу слушать, может, последний раз в жизни. Вдруг меня снова замуруют живьем?

— Да за что тебя замуровывать? Не говори глупости! — Дан растерялся. Теперь он не знал, убирать от Верки абсент или, наоборот, подливать, чтобы напилась до бесчувствия.

— Кто-то думает, что это я убила Алекса, я знаю, кто-то меня подозревает.

— Вы все там под подозрением. — Дан отмахнулся. — И ты не меньше и не больше, чем остальные. Так что успокойся и пей абсент, девочка. Пусть у ментов голова болит.

— Нет, ты не понимаешь, я подозреваемая номер один. Я главная.

— У тебя мания. За что тебя в первые номера?

Верунчик подняла бокал, окунула туда два пальца, облизала их, поморщилась, выпила до дна и безумно расхохоталась.

— Ты не знаешь? Ты не знаешь?! Все так думают! Потому что от саксофона до ножа — один шаг. Идеология такая, понял? Если сейчас в твоем клубе кого-нибудь грохнут, ты будешь подозреваемый номер один. Ты, потому что в руках у тебя саксофон. И играешь ты сумасшедший джаз.

— Э, совсем девка рехнулась, — вздохнул Данило. — Это ж когда было, во времена Сусловых да Хрущевых. Нынче не то что давеча, запомни. И лучше пей, не философствуй. А то и я подумаю, что на воре шапка горит. И тебя именно от этого корежит.

— Я не убивала его, Данчик, не убивала, веришь? Веришь?

— Верю. Шефа утопили, а не зарезали, так что саксофоны и ножи тут ни при чем, на том и закончим. Пошел я, забацаю фьюжн, как ты и просила. Лады?

Верунчик выпила и тяжело опустила голову на стол.

Данило только головой покачал: для нее играть уже бесполезно. Но все же пошел на сцену. Достал сакс, переглянулся с музыкантами и заиграл.

Чужака в этом клубе видно за версту. Жмется к стенкам, щурится, всего боится.

Женщина, очевидно, попала сюда первый раз. Данило сразу ее приметил. Встала у входа и закашлялась. Конечно, сколько раз он пытался бороться с курением в зале. Выгонял, штрафовал, вывешивал плакаты с запретами. Не переломил. Чадили все как паровозы. Человеку непривычному выжить тут трудно. Но женщина упорно стояла и вглядывалась в полумрак.

«Стойкий оловянный солдатик», — приклеил ей ярлык Данило.

Женщина немного освоилась и начала пробираться вглубь. Она держалась независимо, прокладывала себе дорогу даже иногда грубовато. Просто толкала в бок кого-нибудь и требовала лыжню.

«Нормальное поведение, — отметил Дан. — Что же ей здесь понадобилось? Джаз ее совсем не интересует. Она ни разу не глянула на сцену. Могла бы хоть из вежливости обратить внимание».

Женщина закурила.

«Ага, свой человек, курящий. Уже легче. Кто же она?» Дан чуть не пропустил свое соло. Он так увлекся наблюдением, что играл почти на автомате. Ему вдруг захотелось выдать что-нибудь эдакое, чтобы незнакомка услышала и посмотрела в его сторону.

Дан был в ударе. Сорвал шквал аплодисментов. Привел в дикий восторг музыкантов. Те, кто понимал, а таких в клубе было большинство, ревели от восторга. Женщина не обращала внимания ни на аплодисменты, ни на крики «браво», ни на того, кому они предназначались. Полнейшее равнодушие к главному — к джазу. Она стояла спиной к сцене и рассматривала посетителей. Такое наплевательское отношение задело и обидело Данило. После соло он дал понять, что должен свалить со сцены. Никто не возражал: хозяин — барин. Тем более после такого куража.

Дан сложил сакс в кофр и протолкался к незнакомке.

— Вы кого-то ищете? — спросил он.

— А вы здесь всех знаете? — сразу оценил его положение в этом заведении «стойкий оловянный».

— Я хозяин, это моя обязанность. — Он зачем-то выпятил грудь и стал напускать на себя важность.

— Хозяин так хозяин. Я ищу женщину, Веру Степановну.

— Данило Михайлович, — представился Дан.

— Вера у вас? — спросил «солдатик».

— У нас, но можно сказать, и нет.

— Я пришла за ней.

— Мало ли что. — Дан обиделся. Он давно не был так неинтересен дамам. — Сначала хотелось бы с вами познакомиться, потому что Вера мой гость и она не желала ни с кем встречаться.

— Понятно. Достойна я или нет предстать пред ее наглыми очами? — Женщина полезла за следующей сигаретой.

«Да она нервничает», — отметил Дан.