Час до конца сентября (СИ)

Встав чуть позади, он хотел было дотронуться до ее волос, обнять, но передумал, спрятал руки за спину, лишь старался запомнить, сохранить в памяти каждый миг, проведенный рядом. Когда он уедет, прервется эта странная связь, перестанут вырастать за спиной крылья при ее появлении.

Он попытался любить, это оказалось страшно.

— Решад? Отвези меня домой, — Ира ушла к своей Руте, без помощи вскочила в седло.

В этом доме всегда пахло затхлостью, скисшими тряпками, как ни старалась невестка мыть пол и расхламлять углы. Тяжелые шторы не снимали лет десять, бесчисленные пустые пыльные банки и пластиковые упаковки отвоевывали любой свободный клочок на полках, в шкафчиках, на подоконниках. По залежам стаканчиков из-под йогуртов, круглых коробок для торта, с присохшими навек по краю остатками крема, и прочего хлама — «пригодится на рассаду, в огороде тоже пойдет», можно было проследить историю этой семьи.

За столом восседали две кумушки, важно, отдуваясь, пили чай.

— А твоя Наташка мне и заявляет, что, пока по тетрадке долг не внесу, не отпустит без денег даже спичек! Совсем обнаглела! — резюмировала свой рассказ хозяйка дома.

— Ох, Фирюза, я теперь и зайти к ней не могу, она сразу хватается за телефон и снимает видео. И телефон новый, откуда и взяла. Плюну, развернусь, да ухожу. Сашенька в больнице лежит, весь избитый, а мы даже заявление подать не можем, все отказываются свидетелями идти, что Решадка его до полусмерти измахратил за свою подстилку рыжую! — Люда потянулась к сумке. — Что мы с тобой чай пьем, я ж наливочки своей взяла!

— И то верно, можно по чуть-чуть, — быстро достала увесистые рюмки Фирюза, протерла пальцем. — А городская сколько раз мимо едет, хоть бы подсадила, так нет же, чешет мимо на своей гробине, нагло так!

— Об одном жалею, что Саша этих двух тварей не спалил, не довел дело до конца. Все надеюсь, что кто мимо идти будет, да чинарик рыжей кинет случайно за забор! — подружки чокнулись, выпили. — За здоровьечко!

— А что, можно устроить, хоть с реки беседку ее подпалить, дождя-то не обещают. Ты намекни Коляну, когда вдруг, пьяный пойдет, да и я скажу, за дружка своего Колян и кинет чего. С огоньком, — Фирюза разлила привычно наливку. — Давай, подружка, чтоб Сашенька твой быстрее домой приехал.

— Да у меня сердце кровью обливается, как он, бедный, мучается, вчера мне говорит: «Мамуля, грибочков соленых охота, сил нет!»

— Ты ж говорила, не дают ему телефон в больнице, а вчера ты тут была, в Казань не ездила, — прищурилась пьяненько заклятая подружка.

— Так у товарища в палате попросил, — заюлила Люда, понимая, что сболтнула лишнее. — Давай еще налей, что рюмкам пустым стоять.

— Ты ж плакалась, что один он в палате, не пускают к нему никого!

— Пустили значит, что он, убийца какой, под надзором его держать? Не убил же, так, жену проучил маленько, видано ли дело, чтоб за супружеские склоки в тюрьму садить! Не было б этой рыжей ведьмы! — на глазах у Люды показались пьяные слезы. — Сейчас иду, Танюшка бежит. Я ей конфетку даю, а она руки спрятала, не берет, спасибо, говорит, у нас есть. От родной бабушки нос воротит!

— Все тебе сказать хотела, Людочка, а Сашкина ли Танюшка? Ведь белобрысая, как Веснины. Вон, насколько Артур черен, и то оба ребенка белые, порода Весниных вылезла.

— Да я все шесть лет смотрю на Таньку и думаю, моя ли внучка-то… Обниму, а молчит сердце, как чужую ращу, и на Сашу не похожа совсем, — пригорюнилась женщина, спохватилась, что держит рюмку в руках, выпила, поставила посудину на стол.

— Артурка-то встает потихоньку, видала? На днях у больницы только с палочкой гулял! Решадка дорогущие тренажеры ему купил, как и перед Альбертовной отчитался.

— Вроде, в больнице поговаривают, что и свои вложил денежки, — подалась к подруге Людмила, будто открывала великую тайну. — Богатей выискался. Конечно, сколько хочет, столько зарплату и выписывает себе.

— Как дом перестроил, так не позвала Наиля ни разу, не уважила, чтоб обе с рыжей погорели!

— Слушай, Фира, чуешь, кто-то шашлыки жарит, какой запах пошел. А я два дня спину ломала, лук убирала, да на веранде так и оставила, нет сил на второй этаж тащить. Ты уж убрала лук-то?

— Половину только, никто ж не помогает, а как за стол — все садятся.

Обратно ехали молча, каждый думал о своем. Уже недалеко от поселка Ира решила нарушить тишину:

— Решад, скажи мне, что происходит с тобой?

— Ничего, матурым, все в порядке, — отделываясь дежурными фразами, он хотел сказать совсем другое. Что одно слово ее, и он поменяет все планы, останется, что без нее плохо, что любит ее, в конце концов… Только бы сказала, что нужен ей.

— Я же чувствую, что с тобой что-то не так! Я…

— Ир, — неестественно ровным голосом, только б не напугать спутницу, перебил ее страдания. Но прибавил скорость. — Поселок горит…

Пожары в таких селениях — явление обычное, редкий год обходится без того, чтоб гулко не ухал набат, разнося по поселку страшную весть. В каждом доме привычны были запасы ведер, чтоб, чуть что, бежать на подмогу погорельцам.