Час кроткой воды

Сокол прерывисто вздохнул и застонал. Лицо его побледнело.

Лишь властным усилием воли Первый Взлет сумел удержать себя на месте. Что поделать – у него ведь не было веера в руках, как у Дамы Тайэ.

Семейный врач выпрямился и сложил над головой Наставника большие и указательные пальцы в некое подобие квадратной рамки. Шепот его стал не таким напряженным. Похоже, обезболивать все-таки легче, чем сталкивать и катить целый нефритовый шар – пусть даже и по золотому желобу.

Ножницы щелкнули несколько раз, вскрывая швы – а потом наложенные лекарем шелковые нити словно вытекли со своего места в ловкие пальцы Дани. Губы Лисьего Следа задвигались быстрее, кончики пальцев вновь легли на рану… и Тье обомлел.

Плоть врастала в плоть, проникая вглубь, изменяя, исцеляя, сращивая. Воздух словно прогибался от невероятной силы, текущей в тело больного из рук врача. А лицо его…

Теперь только Тье окончательно понял слова старика художника, учившего будущих сыщиков рисованию.

В вопросах обучения Сушеный Карась полумер не терпел. И нанял лучшего портретиста во всем Сиане. Тье рисование поначалу не давалось, и он ходил к художнику домой на дополнительные уроки. Как-то раз он застал мастера во время сеанса: тот писал портрет старого ветерана, героя войны. Лицо, буквально изрытое шрамами, левого глаза нет, рот навсегда искривлен из-за рассекшего щеку сабельного удара… когда старый воин ушел, Тье сдуру растерянно спросил, не тяжело ли ему рисовать такое лицо.

– Красивых людей рисовать легко и приятно, – усмехнулся в ответ седой мастер. – Когда-нибудь ты поймешь.

Пресловутое «когда-нибудь» наступило.

На первый взгляд во внешности старшего Дани не было ничего особенного. Да и на второй – тоже. Немолодой, невысокий, полноватый, волосы с проседью. Евнух как евнух. На улице мимо пройдешь и не заметишь толком. Но здесь и сейчас, исцеляя больного, Лисий След был прекрасен. Он не уступал красотой даже Даме Тайэ.

Как же прав был художник из Сиана! И как же жаль, что Тье не обладает и малой толикой его таланта! Он бы написал портрет Дани за работой – прекрасное лицо великого врача… а еще – Шана, и тоже во время работы. Может, тогда Храмовая Собака прекратил бы дурью маяться. А то ведь на нем прямо-таки огненными знаками написано: “Я ужасно некрасивый, и меня девушки не любят”. Посмотрел бы он на себя, когда он сыщик, а не только Храмовая Собака… дурак, как есть дурак, от такой глупости даже Лисьему Следу, наверное, исцелить не под силу…

А ведь Лисьему Следу под силу невероятное.

Пальцы его погружались все глубже, плоть врастала все сильнее, губы двигались все быстрее. Почудилось ли Тье мерцание, легким облачком слетающее с этих губ? Обычный человек не может видеть заклятия. Но когда в них вложена такая мощь…

Лицо Дани бледнело очень постепенно – сразу и не заметишь. Слишком много отдано силы. Но взгляд оставался острым, сосредоточенным. А потом взмахом ресниц Лисий След указал второму врачу, что надо делать, и, повинуясь этому взгляду, тот разомкнул рамку и опустил свои руки на его запястья. Дани кивнул, продолжая шептать – уже медленнее. И его пальцы – понемногу, ровно, без рывков – начали вытекать из раны наружу.

Когда они полностью покинули тело больного, Дани сомкнул их. Его ладони парили в воздухе над раной. Движения губ становились неторопливыми, почти вкрадчивыми, словно бы врач уговаривал рану сделать что-то. Нет, не что-то, а именно то, что она и должна сделать – зажить. В полном обалдении Тье смотрел, не в силах отвести глаза, как рана затягивается, образуя багровый рубец, как он делается розовым, белеет, истончается, изглаживается полностью, как на выбритом участке начинают появляться волосы – и вот уже ничего, абсолютно ничего не напоминает о том, что череп был рассечен до сухожильного шлема, а лекарь накладывал на него швы.

– С ума сойти, – шевельнул губами Тье.

Он не шептал, движение его губ было беззвучным. И все же Лисий След услышал. Слишком обстрены были все чувства врача, только что завершившего исцеление, чтобы не услышать.

– Не стоит, молодой человек, – произнес Дани. – Право же, не стоит. Вы уж лучше пишите.

Он поднялся с колен, в два шага приблизился к Тье и принялся диктовать.

– Пишите. Кроме предварительно упомянутых заклятий, были использованы также «Кошачья колыбель», «Грибница», «Шелковый платок», «Горный ручей», «Двойной путь» и «Утренний луг».

Тье послушно записывал, уже почти не пытаясь определить суть заклятий по их названию. Ну, предположим, «Грибница» – это для сращивания сосудов, сплетенных, как ее нити. Но что делают «Шелковым платком»? И при чем тут «Горный ручей» и тем более «Утренний луг»? Врач ни по какому лугу не бегал, это уж точно. Или имеется в виду что-то иное? А «колыбель для кошки» – кто тут кошка?

Нечего и гадать.

Дани тем временем обернулся к Даме Тайэ.

– Возьмите вашего мужа за руку, – сказал он. – Это наилучший способ разбудить его.

Дама Тайэ отложила веер, подошла к постели, села на ее край и взяла руку Сокола в свои. Лисий След встряхнул пальцами, сбрасывая с них на больного последние капли заклятий, словно воду.