Час ноль

Когда Уорберг вернул Олафу Цандеру коллекцию оружия, у того, конечно же, камень свалился с души, и, три недели спустя, когда старик праздновал день рождения, Олаф торжественно подвел его к шкафу, где хранилась коллекция. Медленно открыл дверцы. Если, однако, Олаф думал, что родитель его издаст крик радости или пусть не благодарное, так хоть довольное хмыканье, он жестоко ошибался. Ведь что увидел Фриц Цандер? Он увидел брешь. И какого же ружья не хватало? Какого ружья не хватало, что было весьма знаменательно. Что это было за ружье, отсутствие которого не компенсировалось возвращением всех других?

— Да не знаю я, почему американец оставил себе именно трехстволку, — кричал Олаф. — Просто оставил ее у себя, вот и все.

На самом деле, конечно, все было не так, и отец видел это по лицу наследника.

— Ты ее этому американцу подарил! — орал Фриц Цандер. — Ну признайся же, хромой ублюдок!

Так и не примирившись с сыном, Фриц Цандер уселся завтракать. И хотя Хермина порицала его поведение как неблагодарное и бессердечное, он в конечном счете был прав. Было весьма показательно, что отсутствовала именно трехстволка. Весьма показательно.

Тем грандиознее был триумф Фрица Цандера, когда он вновь получил свою трехстволку, более того, он получил ее сам, без чьей-либо помощи.

Он ждал сына в столовой.

— Руки вверх! — скомандовал Фриц Цандер, и только совершенно посторонний человек счел бы это шуткой. Ибо Фриц Цандер и правда выстрелил, цветочная ваза рядом с головой Олафа разлетелась на мелкие кусочки. Олаф хорошо знал отца. Он вовремя поднял руки, тотчас же.

— Добрый день, коллега.

Мундт, протянув руку, подошел к Хаупту, ошеломленный Хаупт его руку пожал.

— Вас это, конечно, удивит. Но что я вам говорил? Все наладится. Я рад. Вместе начнем все заново.

— Неужели решено? — осведомился Хаупт.

— Нет, еще нет, но перспективы благоприятные, чрезвычайно благоприятные. Не могу сказать, как я рад снова работать вместе с вами, именно с вами. Ведь в конце-то концов, вы мой ученик. А теперь, или в самое ближайшее время, мы станем коллегами.

Что-то произошло, сразу заметил Георг.

— Да ты сядь, — сказал он, закрыв за братом дверь, и усадил его в кресло. — Рассказывай.

— Да нечего тут рассказывать, — ответил Хаупт. — И ты сочтешь это не таким уж важным.

Однако он ошибся.

— Хорошо, что мне осталось меньше года до аттестата, — сказал Георг.

Он вырос. Начал уже бриться, хотя, разумеется, нужно было быть очень великодушным, чтобы принимать в расчет нежный, едва заметный пушок на его щеках, к тому же у него была уже подружка, его одноклассница Гизела. Зимой ему впервые написала мать. От нее пришло еще два или три письма, потом она замолчала. В марте, когда стаял снег, он одолжил велосипед и отправился к ней. Хаупт не смог его отговорить. Георг уехал, не предупредив мать, оставив только записку Хаупту.

Увидев мать, он хотел тут же повернуть назад, но Шарлотта удержала его.

— Неужели ты меня боишься? — спросила она.

Он позволил усадить себя на стул, пообедал вместе с ними и сразу же уехал.

В школе он сидел с отсутствующим видом, совсем не работал в классе. Хаупт пробовал поговорить с ним, но Георг тихо и презрительно буркнул:

— Оставь меня наконец в покое.

Большинство учителей с пониманием отнеслись к нему после того, как Хаупт намекнул им о причине. Но контрольную по математике откладывать было нельзя. Накануне Гизела поджидала его у входа в школу.

— Завтра я выйду из класса через двадцать минут, — сказала она. — Бумажку с решением задач ты найдешь в урне на лестнице.

Он только пожал плечами. Она внимательно смотрела на него. Задачи уже были написаны на доске, но он даже не раскрыл тетради. Через двадцать минут она вышла. Он поднял на нее глаза, когда она вернулась, о чем-то задумался. Через несколько минут он попросил разрешения выйти, а вернувшись, сел и начал писать.

— Спасибо, — сказал он ей позже, провожая до дома.

— Если хочешь, я помогу тебе по математике, — предложила Гизела. — Сейчас, когда уже близок конец, ты же не бросишь все.

Ей стоило больших усилий сказать ему это.

И еще в одной женщине Георг пробудил участие: в фройляйн Вайхман. При переводе в следующий класс их стало значительно меньше, при следующем переводе еще меньше, так что преподавать у них теперь было куда приятнее, тем более что крикунов удалили и Георг Хаупт оказался в некоторой изоляции. Фройляйн Вайхман заинтересовалась им, когда Хаупт в учительской попросил с пониманием отнестись к состоянию брата. До сих пор она отождествляла взгляды Георга со скандальными коммунистическими взглядами брата. Теперь она разузнала о нем подробнее и открыла для себя прошлое Георга.

— Но ведь я ничего этого не знала, — сказала она. — Почему ты никогда мне об этом не рассказывал?

Она отвела его в сторону на школьном дворе.

— Мы не позволим сбить себя с толку, — сказала она и с тех пор относилась к нему так дружелюбно, что класс, сильно смущая тем Георга, начал уже ухмыляться.

Мундт тоже заговорил с ним как-то на улице.

— Еще придут другие времена, — сказал он. — И тогда мы увидим, что стыдиться нам нечего.