Час отплытия

Только Жожа проговорила эти слова, как вошел Витор, и мы все как один уставились на него. А он едва бросил на нас беглый взгляд и, конечно, тут же заметил наше удивление. Мне давно хотелось познакомиться с этим пареньком поближе, посмотреть, какой он у себя дома. Я воображал его юношей разумным, энергичным, мне представлялось, что поначалу он будет со мной сдержанным, но постепенно раскроется и станет общительнее, я думал о том, что он будет когда-нибудь инженером или — как знать? — может быть, и писателем. Теперь же, увидев его, я вздрогнул, пораженный, и все мы едва удержались, чтобы не вскрикнуть от изумления. Жожа вскочила с дивана и бросилась к нему, и мы последовали за ней. «Витор, сыночек мой, что с тобой приключилось? Волосы мокрые, по лицу течет кровь. Ты упал?» Жожа обмыла, смазала йодом и перевязала рану, которая оказалась несерьезной. Витор стиснул зубы. Мало-помалу он успокоился и с возмущением стал рассказывать, что с ним произошло. Возвращаясь домой, он встретил на углу какого-то парня, с виду тот был постарше его, и, когда Витор поравнялся с ним, он сказал своему приятелю: «Знаешь, я уронил монету; вон идет черномазый, пусть поднимет». Витор остановился и пристально посмотрел на него. Тот спросил: «Ты чего встал как вкопанный? Дорога, что ли, перекрыта?» Витор поглядел на него в упор и сказал: «Да, кожа у меня черная, но белых я не боюсь». «Я весь кипел от ярости, — рассказывал Витор. — Он полез на меня с кулаками, я бросился на него, мы сцепились и стали колотить друг друга. Но тут его товарищ схватил меня и принялся бить головой об стену». Витор замолчал, все еще переживая оскорбление. Потом он ушел в свою комнату. Пора было расходиться по домам, настал, как говорят зеленомысцы, «час прощания». Мы поднялись. Нья Жожа со свойственной жителям Островов приветливостью уговаривала нас остаться: «Милые, может, посидите еще немного?» Потом она проводила нас до дверей. «Бедный Витор, иногда его оскорбляют на улице. Вообще-то здесь все к нему хорошо относятся, уважают, но порой случаются неприятности. Я сразу все угадываю по его лицу. Правда, в нем есть много такого, что мне трудно понять. Как-то раз, представляете, я нашла у него в кармане вырезку из газеты. Там была напечатана какая-то чушь — негр, видите ли, принял снадобье и стал белым. Это все американцы фантазируют. А Витор парень самостоятельный и с характером. Он видит, как черна его кожа, и не хочет быть хуже других. Я понимаю его, но временами начинаю беспокоиться: а вдруг Витор озлобится на людей, ведь всякое бывает. У себя на Зеленом Мысе он не привык к подобному отношению. Там люди не придают значения цвету кожи. А здесь, в Лиссабоне, хотя с зеленомысцами — и с белыми и с черными — обращаются неплохо, существует непреодолимый барьер. Я бы не сказала, что в Португалии процветает расизм. Это вам не Южная Африка или Америка. Сестра Фаустина порассказала мне о тамошних хулиганах. Зеленомысцы в тех странах живут обособленно от белых и не смешиваются с американскими неграми. Там креол тянется к креолу. Но знаете ли, и тут существует дискриминация. В Америке зеленомысцы с белой кожей стараются не общаться с чернокожими соотечественниками. Белый зеленомысец избегает черного зеленомысца, он, видите ли, не желает иметь неприятности. Ерунда какая-то. Только в Штатах подобное и возможно, у нас на родине такое никому и в голову не придет. Сейчас пойду успокою Витора, покормлю его ужином, а потом мы будем смотреть телевизор. Что я люблю смотреть по телевизору, так это программу про Беглеца и еще «Парад индустрии. Фабрики, выставки, промышленное развитие». Знаете, у нас на родине этого нет. Как-нибудь на днях я к вам загляну, только не в субботу и не в воскресенье. По субботам и воскресеньям у Жожи прием, так я всем и объявляю. Вот и сегодня у меня приемный день, милая, очень рада была тебя повидать».