Час пони

— Ага. — старшая пегаска мечтательно прикрыла глаза. — Почти. Честно говоря, я сама напросилась, прежде чем предложить успели. Очень уж хорошо меня... убедили. Слушай, давай всё-таки сменим тему, а? У нас не принято напоминать о прошлом. У нас, в смысле вообще. Здесь, в Центре — куда ни шло, а в остальном — не стоит.

— Запрещают?

— Скажешь тоже... Это просто невежливо. И неправильно.

Ещё минут двадцать они трепались о каких-то пустяках, а потом строчки на экране остановили свой бег и Дэш-старшая широко ухмыльнулась.

— Ну что, сестрёнка... косил косой косой косой?

— Что?... — недоумённо переспросила Дэш и тут же осеклась. Звуки незнакомого языка сплетались в понятные слова, слова обретали звучание и смысл... она невольно улыбнулась осознав игру слов, осознав что несколько последних минут она уже говорила на другом языке, и помотала головой. — Круто! Так же чему угодно научиться можно!

— Не-а. — Инга уже стояла рядом, и аккуратно снимала с неё шапочку. — То, что мышечной памяти потребует — бесполезно. А то, что загоняет в мозги чуть больше, чем только язык — опасно. Рука придёт и руки оборвёт. По самую задницу. Очень не любят тут такого лишнего мозгоплётства. Можешь идти, я тут сама сейчас приберу. И — удачи, сестрёнка.

* * *

Когда мы возвращались к взлётной площадке пегаска молчала. Топала рядом, изредка косилась на меня и время от времени шевелила губами, словно проверяя свежеприобрётенное знание.

Когда катер взлетел и автопилот принял курс на станцию, я откинулся в кресле и прикрыл глаза, прислушиваясь к своей подопечной. И к себе.

Наша эмпатия — это довольно специфичная вещь. Готовых пометок над головами "радость", "испуг", "правда", "ложь" и так далее, нам никто не показывает. Чтобы впечатлять проницательностью, и внушать подозрения насчёт чтения мыслей, одного умения чуять других мало, нужен опыт. Большой жизненный опыт, разнообразный и специфический, позволяющий правильно интерпретировать всю ту мешанину, что творится в чужих головах и доносится к нам в виде... откуда-то из памяти опять выплыло слово "живозапах". За неимением лучшего. Хотя мы не любим обсуждать это между собой, но вроде бы у всех оно ощущается по-своему.

Нужно радоваться хотя бы тому, что эта мешанина у людей более-менее похожа. И что с синтетами куда легче. Даже у тех, кто прошёл срыв, даже у тех, кто долго прожил после срыва как полноценная личность — даже у них мы читаем эмоции почти как открытую книгу.

И есть следующая ступень эмпатии. Когда не просто знаешь, что чувствует подопечный. Когда эмоциональные сферы пересекаются, и начинают влиять друг на друга. Нам это крайне знакомо, и один из первых навыков, которому учат Рук — сворачиваться и отстраняться при личном общении меж собой. Без нужды. Иначе будешь ловить чужие эмоции и ассоциации, это не вредно но довольно шизово. И невежливо.

Увы, сейчас я не могу себе позволить такой роскоши.

И именно поэтому мне сейчас хочется курить, нажраться в хлам, и то ли набить кому-то морду, то ли завыть от накатившей неопределённости, пополам с тоской. Поэтому же и подопечная сейчас сидит и относительно спокойно рассматривает плывущий за лобовым стеклом пейзаж. Её раздрай делится на двоих и частью сливается на мою сторону, не снося крышу хозяйке. Той же доли моего фона, что уходит к ней, будет достаточно чтобы нейтрализовать оставшееся, и внушить подопечной заёмное спокойствие. Довольно относительное, но этого хватит, чтобы дать ей точку опоры, от которой она со временем соберёт себя заново.

С обычными хомо такой фокус не пройдёт вовсе, слишком толстые у нас шкуры и слишком замкнутые в себе мозги. С синтетами — случается. Их, особенно подобного класса домашних питомцев, особенно — этой понячьей серии, такими создали. Эмоциональными, искренними, открытыми. Все чувства и нервы наружу. Они легко и быстро учатся. Легко сходятся и идут рядом с нами. Они любят. Их любят.

Новая ветвь разумной жизни, потенциал который мы только-только начинаем толком раскрывать, преподносящая сюрпризы вроде такой вот обоюдной эмпатии.

У нас.

Шедевр работы генжинеров и синт-программистов, который используется всего лишь как живые игрушки. На Земле.

Земляне...

Ненавижу, блядь, землян.

— Почему...

Я скосил взгляд на решившую подать голос пегаску. Та всё так же смотрела вперёд по курсу. Внешне спокойно, хотя ушки всё-таки подёргивались. Внутренне... ну, про это я уже сказал.

— Почему что?

Катеру всё равно ещё полтора часа лёта в экономичном режиме. Можно, конечно, и на сверхзвук выйти, можно и прыгнуть по суборбиталке, можно и вовсе рвануть в боевом режиме, смачно плюнув на всю орбитальную механику. Быстрее можно. Но не нужно. Найдён всегда слегка штормит после карантина. Замкнутое пространство корабля, компания, хоть и малознакомых, но показавших дружелюбие хомо, Рука-эмпат, купирующий возможные конфликты — а потом столкновение с реальностью и нашими просторами. Это тоже потрясение. Хорошее, здоровое, но всё же... Лучше давать передышку и возможность выговориться.