Час расплаты

Болезнь, которая разъедала Квебекскую полицию, и последующие события стали хорошо известны общественности. Средства массовой информации были беспощадны, рассказывая о том, что происходило в полиции.

Желина заинтересовался тем, что так и осталось тогда неизвестным, – личной жизнью участников тех событий.

Он копал и копал целый день. Пока не закопался в грязь.

Несмотря на профессиональную продажность, личная жизнь Мишеля Бребёфа казалась незапятнанной. Он женился. В семье появилось трое детей. Он состоял в разных клубах.

Бребёф был идеальным мужем, отцом и дедом. Но его личная жизнь разрушилась, когда стала известна степень его служебной деградации. Жена ушла от него, между ним и детьми образовалась трещина, которую не удавалось заделать.

Но у грязи, которую нашел офицер КККП, был другой источник.

Не Бребёф. А Гамаш.

Желина обнаружил это, когда копнул достаточно глубоко личную жизнь Армана Гамаша и отыскал несколько строчек в давно позабытых документах. Слова распрямились и преобразовались. И сошли со страницы. В настоящее.

Прямо в руки человека, которого поставили наблюдать за беспристрастностью следствия.

– Косяк рыб, – прочла Мирна в справочнике, улыбаясь и весело покачивая головой, потом подняла глаза и увидела Армана и других.

Рейн-Мари поднялась, чтобы встретить мужа.

– Мы играем, – объяснила она. – Именуем группы животных.

– Начали с попытки найти коллективное имя для группы кадетов, – сказала Мирна, показывая на четверку молодых людей.

– Я думаю, это мрак кадетов, – сказала Рут.

Поль Желина потер лоб и ухмыльнулся. Он впервые попал в бистро, и его слегка ошеломил интерьер – балки под потолком, камины и дощатые полы. И старуха с уткой.

Затем его взгляд упал на кадетов.

Не заметить Амелию Шоке было невозможно, как и перепутать ее с кем-то.

Пока Желина смотрел на нее, она тоже смотрела. Куда-то мимо него. Раскрыв рот достаточно широко, чтобы он заметил штифтик в ее языке.

Желина повернулся посмотреть, кто же так очаровал юную готку.

Оказалось, это Изабель Лакост. Полная противоположность Амелии Шоке.

– Но потом мы перешли к группам животных, – рассказывала Мирна.

– Шайка медведей, – вступил в разговор Желина. – Что-то в этом роде?

– Именно, – сказала Клара. – Спасибо. Включаю вас в мою команду.

– А у нас тут команды? – удивился Габри и отпрянул от Рут.

– Ты кто? – прищурилась Рут на Желина.

Гамаш представил ей заместителя комиссара КККП.

– Bonjour, – сказал тот, протягивая Рут руку.

Она выставила ему средний палец:

– И еще один для лошади, на которой ты приехал, Ренфрю[61].

– Не подходите слишком близко, – прошептал ему Габри. – Если она вас укусит, вы взбеситесь.

Желина отдернул руку.

– Единственное, что я знаю, – это туча ворон, – сказала Лакост.

– Ты прямо сейчас это придумала, – сказал Бовуар. – С чего это ворон называть тучей?

– Забавно, что вы спрашиваете, – заметила Мирна и прочитала в своем справочнике: – «Так называют большое скопление ворон».

– C’est ridicule[62], – отрезал Бовуар.

Его взгляд прошелся по переполненному бистро и остановился на кадетах.

– Скопище ошибок, – уверенно произнесла Рут. – Вот кто они.

Гамаш издал гортанный звук, что-то среднее между весельем и изумлением.

Глава тридцать первая

– Bonjour, – сказала Лакост, подойдя к столу с кадетами.

Все четверо встали. Она представилась тем, кто ее еще не знал:

– Я старший инспектор Лакост. Я возглавляю следствие по делу об убийстве Сержа Ледюка.

Для Амелии это было все равно что смотреть пьесу. В повторе.

Глава отдела по расследованию убийств стояла перед ней, невысокая, сдержанная, в свободных брюках и свитере с шелковым шарфиком, а у нее за спиной уважительно стояли трое крупных мужчин.

– Это заместитель комиссара КККП Желина, – сказала Лакост, и Желина кивнул кадетам. – Коммандера Гамаша и инспектора Бовуара вы, конечно, знаете.

Четыре старших офицера. Четыре кадета. Словно снимки «до» и «после».

Оливье подтащил еще один столик, и они сели: следователи по одну сторону, кадеты – по другую. Глядя друг на друга.

– Что вы узнали про карту? – спросил коммандер Гамаш.

– Ничего, – сказал Жак.

– Неправда, – возразил Натаниэль. – Мы много чего нашли.

– Просто от найденного никакой пользы.

На это никто не стал возражать.

Они рассказали то, что им удалось выяснить о картографе Антони Тюркотте. При этом они поглядывали на копию сделанной им карты, сидя неподалеку от стены, в которой карта пролежала почти сто лет.

На копии карты все еще оставался красный подтек от клубничного варенья. И остатки сахарной пудры. Поэтому казалось, что они смотрят на каплю крови на снегу.

– Вы хорошо поработали, – искренне сказала Лакост. – Выяснили, кто нарисовал карту, и подтвердили, что это, вероятно, карта для ориентирования на местности.

– Может быть, Тюркотт понимал, что война вот-вот начнется, и хотел получше подготовить сына, – сказал Бовуар и подумал о том, как бы это мог делать отец.

«Что чувствует отец, видя войну на горизонте? Как бы поступил я?» – спрашивал себя Жан Ги.

И он знал, что стал бы делать. Он либо спрятал бы своего ребенка, либо подготовил бы его.