Час расплаты

– Что он сказал? – спросила Рут.

Гул разговоров вокруг них продолжался, лишь изредка прерываемый взрывами смеха.

– Какой-то локоть, – сообщила Клара.

– И что-то про пародонтоз, – добавил Габри.

– При чем тут пародонтоз? – удивилась Рут.

– In loco parentis, – пояснила Рейн-Мари. – Это латынь. Выступающий вместо родителя.

– Вы хотите выступать вместо родителя? – спросил Желина то ли с изумлением, то ли с недоверием. – Выступать в качестве ее отца?

– В качестве родителей всех их, – сказал Гамаш. – Кадеты доверены мне.

– Я не ребенок, – отрезала Амелия.

– Я не собираюсь попечительствовать…

– Именно это вы и хотите делать, – сказала Амелия. – In loco parentis имеет точно такой смысл.

– Мы можем связаться с ее отцом, если хотите, коммандер, – сказал Желина. – Если это сделает вас счастливым. Возможно, он появится здесь уже через час.

– Нет, – возразила Амелия.

Гамаш ничего не сказал, но вид у него был испуганный. Всего одно мгновение. Словно ему отвесили пощечину.

Рейн-Мари с другого конца комнаты заметила замешательство мужа и подумала: заметил ли кто-то еще?

– Не сердитесь на месье Гамаша, – сказал Желина Амелии. – Он с этим ничего не может поделать. Я подозреваю, что у него слишком развит родительский инстинкт. Он не хочет, чтобы кто-то еще страдал так, как страдал он.

– Вы это о чем? – спросила Хуэйфэнь.

– Прекратите, комиссар, – предостерег его Гамаш.

– Его родители погибли в результате аварии, учиненной пьяным водителем, когда месье Гамаш был ребенком. Водителю тогда было чуть меньше, чем вам сейчас, – сказал он кадетам. – Вам тогда сколько было? – спросил он у Гамаша, который смотрел на него, едва сдерживая ярость. – Восемь? Девять?

– Зачем вы поднимаете эту тему? – потребовал ответа Бовуар. – Она не имеет никакого отношения к делу.

– Неужели? – спросил Желина и в тяжелой тишине уставился на Гамаша. Потом продолжил: – В конце концов, кадеты должны понимать, что у нас у всех есть свой груз на плечах. Вы не согласны, коммандер? Тяжесть, которую мы несем на себе всю жизнь. Подобные вещи могут испортить нам существование. Или сделать нас сильными. Они могут озлобить нас или научить состраданию. Они могут заставить нас совершать то, на что мы не считали себя способными. Привести к замечательным жизненным успехам. Например, к званиям старшего инспектора и коммандера. Или ко всяким ужасам. Мрачным, темным поступкам. Может быть, Мишель Бребёф – не единственная наглядная иллюстрация. Может, они могут чему-то научиться и на вашем примере, месье Гамаш.

Теперь все бистро смотрело и слушало.

– Кадетам неудобно, – произнесла Рут.

И она была права. Но поеживались не только кадеты. Все посетители бистро ерзали на своих местах, один лишь Гамаш стоял совершенно неподвижно.

– Видите, – Поль Желина обратился к кадетам, – вы не единственные, у кого было несчастливое детство. Кого-то били. Кого-то унижали. Кого-то игнорировали. А кто-то ждал дома маму и папу, но они так и не вернулись.

Он смерил Гамаша взглядом – годится ли тот в качестве примера.

– Представьте, что это значит для ребенка. Но все же он смог подняться. – Он снова посмотрел на кадетов. – И вы тоже сможете.

Рейн-Мари встала и подошла к мужу, взяла его за руку.

– Прекратите, месье, – сказала она коннику.

– Мадам, – офицер КККП слегка поклонился. – Я не имел в виду ничего плохого. Просто важно, чтобы эти учащиеся понимали, что такой же груз несут и все остальные и его нельзя использовать как оправдание собственной жестокости.

– Он прав, – сказал Гамаш ледяным тоном. – Каждый из нас делает свой выбор.

Он обращался напрямую к Желина, который повел плечами, словно какой-то крохотный, острый предмет вставили ему между лопаток.

– Bon, – решительно сказал Желина. – Проводится активное полицейское расследование. Старший инспектор Лакост была настолько добра, что до сего времени не возражала против вашего участия…

– И я не вижу причин исключать коммандера Гамаша из следствия теперь, – заявила Лакост.

– Но я вижу. И как независимый следователь, я полагаю, что пришло время, когда он должен отойти в сторону. Будь он кем-нибудь другим, он бы не стал так активно участвовать в деле. Мы должны относиться к месье Гамашу как к любому другому подозреваемому.

– Подозреваемому? – переспросила Рейн-Мари, и по бистро пробежал ропот удивления.

– Да, конечно, – ответил Желина. – Ваш муж не выше закона и не выше подозрений.

– Все в порядке, – сказал Арман, сжимая ее руку. – Заместитель комиссара Желина снова прав.

Он чуть отступил от Желина. От кадетов. От Лакост и Бовуара.

У дверей отдельной комнаты Бовуар оглянулся и увидел, что Гамаш смотрит им вслед. Нет, не им, понял Жан Ги.

Гамаш смотрел на Амелию Шоке.

Бовуар взглянул на Рейн-Мари, которая не сводила глаз с мужа.

Встревоженная.

Бовуар проследил взглядом за Амелией, когда она проходила мимо него в комнату, и спросил себя, какие отношения связывают ее с Гамашем, если тот смотрит на нее такими глазами.

Ему пришла в голову одна мысль. Нежелательная. Недостойная.

Бовуар закрыл дверь, отгораживаясь от этого человека и от этой мысли.