Час расплаты

– Бабушка утешала меня, но ей и самой было тяжело. Со мной оставался Мишель. Он от меня не отходил. После похорон он позвал меня с собой поиграть в царя горы. – Арман улыбнулся. – Наша любимая игра. Он всегда выигрывал. «Я царь горы, а ты грязная рвань», – пропел вполголоса Арман. – Я едва мог ходить и говорить. Несколько недель. Еле передвигался. А Мишель постоянно был рядом. Не искал себе друзей повеселее. Хотя и мог бы. Мне его не хватает. И мне не хватает их.

Рейн-Мари сжала его руку:

– Полю Желина не следовало говорить об этом. Он поступил жестоко.

– Это случилось почти полвека назад.

– И все равно, – возразила она, размышляя об истинных причинах, заставивших Желина сообщить кадетам о смерти родителей Армана.

– Я сидел здесь, думая об отце и матери, но не о том, как мне их не хватает. Я думал о том, что могли чувствовать родители этих солдат. Одно дело – потерять отца и мать, но ты можешь себе представить… – Он помолчал, собираясь с силами, прежде чем сказать немыслимое. – Потерять Даниеля. Или Анни?

Он посмотрел на юношей в витражном окне.

– Ты обратила внимание на их имена? Не Роберт, а Роб. Не Альберт, а Берт. Одного парнишку звали Гидди. Их настоящие имена, те, которые выкрикивала мать, когда звала их на обед. Имена, которыми называли их друзья во время игры в хоккей. Какие-то из них пропали. Отсутствуют. Они перевалили через вершину и исчезли. Навсегда. И их родители так и не узнали, что с ними случилось. Наверное, ждали их до самой своей смерти.

Он вздохнул еще раз.

– Потерять маму и папу было ужасно, но я сидел здесь и думал, как мне повезло: я, по крайней мере, знаю, что случилось, и могу не ждать. А некоторые родители так и продолжали жить с ожиданием.

Рейн-Мари опустила глаза на его большую руку и набралась духу, чтобы задать вопрос.

– Арман…

– Oui?

– Кто эта девушка? Амелия? В ней есть что-то необычное, правда?

Сердце Рейн-Мари заколотилось. Но отступать она уже не могла. Знала, что должна двигаться вперед.

Арман посмотрел на нее с такой печалью, что она пожалела о своем вопросе. Теперь уже не ради себя, а ради него.

Арман бы никогда… Амелия никак не может быть…

– Patron?

Рейн-Мари почувствовала себя как женщина, которую спасли от виселицы, но не испытала благодарности. В кои-то веки раз она набралась смелости задать этот вопрос, и кто знает, наберется ли еще раз?

Ее охватила вспышка ярости.

– Извините, что прерываю, – произнес Оливье.

Он видел их со спины, но они не повернулись к нему, и он помедлил в проходе.

Рейн-Мари оторвала глаза от мужа и начала считать.

Un, deux, trois…

Пока не почувствовала, что может посмотреть на Оливье и не наорать на него.

quatre, cinq…

Оливье остановился в нескольких рядах от них. Он не знал, что ему делать. Ни один из них не повернулся. Не дал понять, что знает о его приходе.

– У вас все в порядке? – спросил он, делая шаг вперед.

Они сидели неподвижно, как восковые фигуры.

– Да, все отлично, – ответила Рейн-Мари и впервые по-настоящему поняла, что название книжки Рут «Мне ОТЛИЧНО» – это не просто шутка.

– Вы уверены? – спросил Оливье, делая еще шаг.

Арман повернул голову и улыбнулся:

– Мы говорили про солдат.

Оливье посмотрел на витраж и сел на скамью по другую сторону прохода.

– Я не был уверен, что стоит идти за вами, но, понимаете, это странно. В бистро. Как офицер из конной полиции обращался с вами. Что он говорил.

Арман поднял бровь и улыбнулся:

– Со мной обходились и хуже. Ерунда. Часть полицейской культуры.

– Не только, – возразил Оливье. – И я думаю, вы это знаете. Вы – подозреваемый. Он сам так сказал.

– Его работа в том и состоит, чтобы всех подозревать, но меня это не волнует.

– И напрасно, – заметил Оливье. – Он собирается доказать, что вы убили того человека. Я видел это по его лицу.

Гамаш покачал головой:

– Не имеет никакого значения, что он думает. Никаких доказательств у него нет. И к тому же я никого не убивал.

– Разве невинных людей никогда не арестовывают? – спросил Оливье. – Никогда не судят? Не приговаривают? За преступление, которого они не совершали? Этого никогда не случается, да? – Он сердито посмотрел на Гамаша. – Вам следует опасаться, месье. Только глупец не опасался бы.

– Арман, – спросила Рейн-Мари, – это может произойти? Желина может тебя арестовать?

– Сомневаюсь.

– Сомневаешься? – повысила голос Рейн-Мари. – Сомневаешься. То есть вероятность есть? Он не может всерьез думать, что ты убил человека.

– Но он так думает, – сказал Оливье. – Я видел этот взгляд прежде. Взгляд вашего мужа, перед тем как он арестовал меня.

– Нужно что-то делать, – сказала Рейн-Мари, оглядываясь, словно доказательство невиновности мужа находилось в церквушке.

– Вот вы где, – раздался от дверей знакомый голос Жана Ги. – Мы допросили кадетов…

– Ты думаешь, что Арман убил этого преподавателя? – Рейн-Мари встала и повернулась к зятю.

Тот от неожиданности остановился:

– Нет. Конечно нет.

Следом за ним вошла Лакост, и Рейн-Мари увидела, как та отвернулась, не желая встречаться с ней взглядом.

– А ты, Изабель?