Час ведьмы

— Нет. Но я знаю, что такое аконит. И Эдмунд знает. У моего мужа появилось много вопросов, когда я передала ему вашу просьбу.

— Например?

— Он не уверен, что вам можно доверять, а также можем ли мы вообще доверять кому-либо из Бостона, когда речь заходит о таких вещах.

— Вы можете быть уверены, Эстер: я не намерена впутывать никого из вас в это дело.

— Аконит Эдмунда убивает наповал.

— Я надеюсь на это.

— С его помощью было убито множество оленей и волков.

— Эстер, вы сожалеете о нашей сделке? Я ничего от вас не требую и пойму, если откажетесь помогать мне.

— Вы и не можете что-либо от меня потребовать, потому что ваши собственные намерения сомнительны, — сказала Эстер, и Мэри показалось, что пол уходит у нее из-под ног, когда услышала со стороны, насколько она себя скомпрометировала. Ей вдруг стало страшно. Но Эстер продолжила: — Я только хочу, чтобы вы понимали: аконит — река, которую можно пересечь лишь однажды, пути назад не будет.

— Ваш муж как будто пересекает ее постоянно.

— Он никогда не использовал его на людях.

Когда Мэри промолчала, Эстер продолжила:

— Очень хорошо. Эдмунд оставит бутылочку у вашего друга и своего торгового посредника, Констанции.

— Бутылочку? Готовый яд?

— Да.

— Но почему? Почему он готов сделать это для меня?

— Вы привезли нам столько подарков. К тому же вы дружны с Констанцией.

— Меня переполняет благодарность. Не знаю, что и сказать.

Эстер указала на книгу в руках Мэри:

— Все вы столько говорите об агнцах и любви, а между тем ваши поступки…

Она осеклась и покачала головой с явным отвращением.

— Прошу вас, продолжайте.

Эстер вздохнула.

— Ваши поступки! Вы волки, Мэри. Все вы, кто отвернулся от нас: вы волки.

Мэри не защищалась. Не выгораживала своих соотечественников. Если Эстер в чем-то и ошибается, то лишь в том, что сравнила их с волками, а не со змеями.

На следующий день, когда Мэри проходила мимо дома Ребекки Купер, она увидела Перегрин, плачущую в объятиях подруги. Мэри спросила, что случилось; сама она сразу же решила, что это как-то связано с Джонатаном. Азартные игры довели его до кандалов или какие-то моряки избили его за долги и бросили лежавшего.

Женщины разняли руки, и Перегрин вытерла глаза платком с нежными голубыми цветами в уголке.

— Ребенок, — сообщила Ребекка Купер. — Повитуха сказала, что ребенок у нее внутри умер.

— О нет, Перегрин, мне так жаль, — среагировала Мэри, мгновенно забыв о своих предположениях насчет Джонатана и о том, что Перегрин боится, как бы она не соблазнила ее мужа. Она даже отбросила свои подозрения по поводу того, что Перегрин пыталась ее отравить, и чувствовала лишь жалость. Не раздумывая, Мэри обняла Перегрин, и та, прекратив плакать, обняла ее в ответ.

— Такова Божья воля, — сказала Перегрин; слова были мужественные, но тон — обреченный.

— Знаю. И это знание утешает. Однако боль все равно остается.

И Перегрин рассказала, какие боли с кровотечением перенесла вчера; только сегодня днем она смогла выйти из дома, но все еще была слаба.

— У тебя будут еще дети, — успокаивала ее Ребекка.

— Будут, — согласилась Перегрин, и Мэри поняла, что она в это верит. Так и должно быть. Потом Перегрин сказала, что у нее остались кое-какие дела до ужина и ей пора домой. С детьми осталась матушка Уэйбридж, а терпение этой старой женщины подобно короткой свече, которая быстро сгорает.

Когда Перегрин пошла к себе, Ребекка покачала головой и сказала:

— Хорошо, что тебе не дали развод.

Мэри растерялась при этих словах, которые показались ей совершенно неуместными. Она так и сказала, попросив Ребекку объяснить, что она имеет в виду.

— Разве это не очевидно? Живи ты одна — незамужняя женщина, более не жена отца Перегрин, — была бы еще одна причина предположить, что ты одержима.

— Из-за того, что ребенок Перегрин умер?

— Да! Сначала Уильям Штильман, а теперь этот ребенок! Мэри, это очевидно: некоторые точно скажут, что ты ведьма!

Констанция Уинстон откинулась в кресле и достала из кармана передника маленькую бутылочку. Ее служанка была во дворе, в комнате они были одни.

— Это он и есть? — спросила Мэри, чувствуя, как быстро забилось сердце в груди.

Констанция держала бутылочку с ядом в руках так, словно это была драгоценность.

— То, что ты сделала, не иллюзия, — сказала она.

— Я ничего не сделала. Я просто следовала твоим указаниям и отправилась к Хоукам.

— Я надеялась, что в лучшем случае Эдмунд даст тебе травы, а я приготовлю яд. То, что тебе удастся убедить Эстер…

— Я заключила с ней сделку, — перебила Мэри. — Это был обмен. Вспомни, я вернулась с сапогами и плащами для ее детей.

Они пили чай, кружка Мэри была горячей и грела пальцы. Прошлой ночью шел снег, и Мэри гадала, пойдет ли он опять, когда она отправится домой.

— Я хочу быть честной в этих переговорах: ты уверена, что Эдмунд больше ничего от меня не хочет?

— Хоуки невысокого мнения о большинстве людей, живущих здесь, в Бостоне. Будет одним меньше! Эдмунд слез лить не станет.

— Мне почему-то кажется, что ты тоже не прольешь ни слезинки.

Констанция улыбнулась.

— Итак, люди — нужные люди — знают о твоей дружбе с Джоном Элиотом?