Час ведьмы

Внутри, в гостиной вокруг стола, стояли Томас, Кэтрин, констебль, тот самый капитан стражи, который исполнял наказание Генри Симмонса, и магистрат Калеб Адамс. На столе лежали ее фартук и две вилки с тремя зубьями, те самые, что привез ее отец. Не говоря ни слова, Адамс поднял вверх что-то еще, и, приглядевшись, она увидела сосновую монету размером чуть больше шиллинга с вырезанной на ней пятиконечной звездой Дьявола. Это был тот же знак, вырезанный кем-то на пороге ее дома, который, как подозревала Мэри, они уже обнаружили.

Она могла понадеяться, что они пришли арестовать служанку, но чувствовала, что это не так. Они намерены арестовать ее. В руках магистрата были ее маленькая сумка с вещами и записка, которую она спрятала в сундуке.

34

Вы видели знак Дьявола на пороге дома?

Замечание магистрата Калеба Адамса, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1663, том I

Ее камера была в два раза меньше спальни у нее дома, а внешние каменные стены здания кое-где достигали толщины в три фута. Здесь не было очага, поэтому большую часть дня и ночи она куталась в одеяла, которые было разрешено принести ее родителям — ее мать безутешно плакала.

Тюремщик, высокий худощавый человек по имени Спенсер Питтс, был чуть старше Томаса, в его редеющих волосах тусклый рыжий сменялся яркой сединой. Он был учтив, хоть и непреклонен, когда к ней приходили гости, и невозмутим, как только она оставалась одна. Он приходился Ребекке Купер дядей и не пытался ни утешать Мэри, ни мучить ее. Но она чувствовала, что он добрый человек. Она замечала, что днем он читал Библию, а вечером следил, чтобы мальчик-служка приносил ей ужин и выносил ведро, прежде чем уйти. Однажды ночью Мэри смотрела во тьму между железными прутьями решетки, в темный коридор, где днем сидел тюремщик, и поняла, что сейчас она единственная узница в тюрьме. Если не считать крыс, она была совершенно, абсолютно одна.

На второй день ее заключения, несмотря на промозглый холод, ей пришлось раздеться, чтобы предстать перед комиссией из трех женщин, в числе которых была повитуха Сюзанна Даунинг: они должны были осмотреть ее тело на предмет метки Дьявола. Сюзанне, этой доброй христианке, было уже за сорок, у нее были седые волосы и орлиный нос. Мэри помогала ей принять в этот мир одну из дочерей Перегрин. Это была деловитая, работящая и уважаемая женщина, именно поэтому суд поручил ей осмотреть Мэри. Они изучили ее левую ногу, затем — правую, спину, ягодицы, груди, бесцеремонно поднимая их, а под конец руки, включая кисти.

Одна из женщин ахнула, увидев шрам на левой кисти Мэри.

— Это, вероятно, метка, — сказала она. Мэри не знала ее имени, а Сюзанна не представила их. Повитуха взглянула на новый синяк и старый рубец и произнесла:

— Нет, это просто след от чайника.

Мэри хотелось поправить ее, но какой в этом смысл? Она дрожала от холода и не хотела, чтобы это унижение длилось еще дольше. Та женщина довольствовалась объяснением Сюзанны.

Когда осмотр был окончен, повитуха хоть немного, но ободрила ее.

— Ничего нет, — сказала она, обращаясь сразу и к Мэри, и к своим помощницам. — Я не вижу метки.

Мэри поблагодарила ее и оделась. Ей казалось, что от ее одежды уже разит камнем и плесенью.

Спустя четыре дня, в том числе воскресенье, которое она провела в заключении в Тюремном переулке, Мэри до боли хотелось увидеть мир за пределами незастекленного, голого окна в ее камере. Помимо повитух, подвергших ее тело осмотру на предмет метки Сатаны, к ней постоянно приходили родители и нотариус Бенджамин Халл — каждый день, кроме воскресенья.

Томас, судя по всему, решил, что с него хватит. Суд разрешил ему навещать жену, но он предпочел этого не делать. Его отсутствие Мэри нисколько не огорчало и не удивляло.

Она молилась каждый день. Иногда молила о прощении, порой — о наставлении. А еще просто молила о помощи.

Мать приносила ей еду, сообщала новости и пыталась пересказывать городские байки с той же невозмутимостью, как если бы они сидели за шитьем у себя в гостиной, но в итоге она не выдерживала, и Мэри утешала ее, говоря, что в конце концов все будет хорошо. О Генри Симмонсе никаких новостей не было, но Присцилла рассказывала о том, какие корабли прибыли, какие новые стройки начались, и о людях, которых они обе знали: матушке Купер, Хиллах, Перегрин и ее детях, которых Присцилла видела на рынке, и Джонатане, которого видели ночью в компании моряков и на которого в ближайшее время точно наденут кандалы.

— Они отвратительная пара, — говорила Присцилла. — Знаю, что роняю свое достоинство, обсуждая их, но ты должна помнить, что яблочко от яблоньки недалеко упало: Перегрин такая же подлая, как и ее отец, и вышла замуж за человека, за чьим лицом, пусть и очень красивым, скрывается слабая душа.

— Как же так, мама, — сказала Мэри, которая не могла не подшутить над ней, — ты считаешь Джонатана Кука привлекательным? Никогда бы не подумала.