Час ведьмы

Магистраты вошли в зал, и вновь пристав ударил жезлом по полу. Но это был уже другой суд: на этот раз Мэри была не горожанкой, обратившейся к судьям с прошением, а женщиной, обвиняемой в чудовищном преступлении. Она попыталась поймать взгляд Ричарда Уайлдера, друга ее отца, но он намеренно не смотрел на нее. Тревожный знак, но такое поведение скорее разозлило Мэри, чем испугало. Она на самом деле была в ярости, и пять дней в заточении не сломили ее боевого духа, а только разожгли его.

Она стояла перед магистратами, в аккуратно повязанном чепце, и слушала, как губернатор Джон Эндикотт зачитывает обвинение:

— Мэри Дирфилд, вы обвиняетесь в колдовстве. Есть множество свидетельств, подкрепляющих данное обвинение. Скажите нам прямо, чтобы мы понимали, из чего следует исходить: хотите ли вы признаться в том, что пали жертвой искушений Дьявола и заключили договор с Нечистым?

Иными словами, подумала она, стану ли я просить милости у суда, милости, которую они вряд ли окажут? Разумеется, она не станет это делать.

— Нет, — ответила она твердым голосом. — Я не хочу говорить это, потому что эти слова были бы ложью. Я не состою в сговоре с Дьяволом. Скорее всего, я стала жертвой самой что ни на есть коварной и одержимой ведьмы.

— Очень хорошо. Если вы виновны, то не ждите от суда снисхождения.

Мэри кивнула и отступила.

Эндикотт посмотрел на Калеба Адамса. Очевидно, Адамс будет выступать обвинителем. Все-таки этот человек получил то, чего хотел: суд над ведьмой.

— Кэтрин Штильман, вы будете выступать первой, — объявил он, возвысив голос: видимо, подумала Мэри, он считает себя преисполненным величия. Кэтрин вышла в центр зала и принесла присягу. — Пожалуйста, расскажите, что вам известно о вашей хозяйке в связи с обвинениями.

— Все началось еще осенью, сэр. До того, как она подала прошение о разводе. Вы, наверное, помните, что Мэри Дирфилд заявила, что нашла во дворе зубья Дьявола, и обвинила меня в колдовстве. Но потом я своими глазами увидела, как она закапывает их в землю.

— Да, мы это помним, — подтвердил Адамс.

— Потом, на прошлой неделе, в пятницу утром, я собиралась готовить обед и взяла свой передник. Мой хозяин был на мельнице. По ошибке я взяла фартук госпожи и заметила, что в кармане что-то есть, а когда опустила в него руку, нащупала зубья Дьявола. Двое. Я уронила передник на пол и тогда поняла, что взяла не свой фартук, а госпожи.

— А где была Мэри? — спросил Адамс.

— Я не знаю.

— Значит, вас оставили одну готовить обед?

— И выполнять всю работу по дому, — добавила она с ноткой возмущения в голосе.

— Продолжайте.

— Когда я подняла передник, нащупала в кармане что-то еще. Я протянула руку…

— Несмотря на то что уже поняли, что это не ваша вещь? — спросил Уайлдер, перебив ее, и Мэри понадеялась, что он все-таки неокончательно отвернулся от нее.

— Простите меня, — поправилась Кэтрин. — Я не залезала рукой в карман. Что-то выпало из него, когда я вешала передник обратно. Я потянулась за упавшей вещью. Она была размером с монету. С шиллинг. Но это был не шиллинг. Она была из дерева с нарисованным кругом и пятиконечной звездой внутри: знак Нечистого.

По залу пробежал шепоток. Слова Кэтрин взволновали зевак и сплетников, и Мэри почувствовала, как часто забилось ее сердце. Да, она злилась, но и боялась. Суд только начался, а эти уже ждут, что их зимнюю скуку развеет наиболее интересное зрелище: смотреть, как веревка задушит в ней жизнь.

— И что вы сделали? — спросил Адамс.

— Я надела плащ, чтобы пойти к констеблю. Но, когда подошла к двери, споткнулась, потому что торопилась. Я упала и увидела, что Мэри вырезала метку Дьявола на пороге.

Губернатор наклонился вперед и сказал:

— Я ценю вашу прямоту, но мы еще не установили, что именно Мэри Дирфилд вырезала метку на пороге.

— Простите, — сказала Кэтрин, а Мэри осталось только гадать, не испытывает ли Джон Эндикотт, человек, приговоривший к смерти Анну Гиббенс, такие угрызения совести, что готов будет пощадить ее, — что, если он не хочет, чтобы от его рук погибли сразу две женщины?

— Вам не требуется мое прощение, — сказал губернатор. — Продолжайте.

— Извините, у меня есть вопрос, — вмешался Уайлдер. — Почему вы сразу же побежали к констеблю, а не дождались возвращения хозяина или хозяйки?

— Я никого не ослушалась, сэр. Уверяю вас. Я вспомнила, как осенью Мэри закапывала во дворе зубья Дьявола и пестик, и очень испугалась.

— Хорошо.

— Тогда я пошла к констеблю, и он сказал, чтобы мы привели мистера Дирфилда. А поскольку все это было так ужасно, мы также пригласили капитана стражи.

— Потому что, — ехидно сказал Уайлдер, указав на Мэри, — ваша хозяйка так вас пугает?

— Потому что я искренне боюсь Люцифера, — ответила служанка.

— Кэтрин, скажите нам, — спросил губернатор, — замечали ли вы за Мэри Дирфилд признаки одержимости?

— Я не уверена, — сказала девушка.

— Вы не уверены? Одержимость проявляется довольно явственно. Вы когда-нибудь слышали, чтобы она пронзительно вопила, видели, как она рвет на себе волосы?

— Нет, сэр.

— Вы видели, чтобы с ней случались припадки?