Час ведьмы

Теперь они шли быстро, но у Перегрин хватало дыхания, чтобы говорить дальше:

— Пожалуйста, не бойся. Я верю, что ты снова увидишься со своими матерью и отцом. Когда-нибудь.

— Когда-нибудь, — повторила Мэри, и при звуке этого слова покачнулась, точно вновь оказалась на борту корабля, который когда-то давно привез ее в Бостон. Улыбка ее испарилась, но она не могла придумать иного плана спасения, в то время как они бежали к гавани.

— Хотела бы я знать, как тебя отблагодарить, — произнесла она.

— Я хочу только одного: чтобы ты меня простила. Мне давным-давно стоило протянуть тебе руку помощи и вытащить тебя из этой ямы, — ответила Перегрин и вдруг остановилась, а Мэри — вместе с ней. Она тоже услышала этот звук: лошади. Две.

Перегрин потянула ее за росший в чьем-то дворе большой дуб, чей широкий ствол в такую погоду был холоден, как мраморная колонна. Окна в доме были черны, но это еще не значит, что оттуда никто не наблюдает за ними, пока они стоят совершенно неподвижно за деревом, надеясь, что оно скроет их от всадников.

К ним приближались Томас и его приятель, которого Мэри видела впервые. Неужели после того, как муж оставил ее в тюрьме, он пошел в таверну и просидел там до закрытия? Очевидно, так и было. Второй всадник заметил, что за деревом кто-то стоит.

— Кто это? Кто там? — спросил он. Как и Томас, это был довольно крупный мужчина. — Я вижу твое дыхание.

Мэри подумала, что она была так близка к спасению, но ей суждено умереть. Все-таки это ее зима. Да будет так.

— Я выйду к ним, — прошептала она.

— Выходи! — заорал Томас. — Покажись!

Перегрин отняла руку от Мэри и, к полному изумлению последней, вытащила из-за пазухи нож. Она бесстрашно вышла из-за дерева и прошла мимо второго всадника к Сахарку, коню ее отца, спрятав нож в складках плаща.

— Перегрин?

— Да, это я.

— Почему ты не дома? — спросил Томас снисходительным тоном, как будто разговаривал с маленьким ребенком, который хочет вырваться из родительских рук. Даже по такой короткой реплике Мэри поняла, что он пьян.

— Нам всем следует сейчас быть в постели, отец, — сказала Перегрин.

Томас обратился к своему собутыльнику.

— Сэм, это моя дочь. Я понятия не имею, почему она не дома. У меня-то, конечно, постель пустая. А у нее? Ей следует греть своего картежника.

— Твоя постель недолго будет холодной, Томас, — со смешком заметил его друг. — Служанка станет твоей женой.

— И моя жизнь сильно улучшится, — с этими словами он слез с Сахарка. — Перегрин, я провожу тебя домой. У меня нет дамского седла, но мы можем пойти пешком. Ты как раз расскажешь мне, какого Дьявола ты здесь делаешь в этот безбожный час.

— Завтра твою жену повесят, и ты ничего не чувствуешь по этому поводу? — спросила Перегрин.

— Нет, — ответил он ледяным тоном. — Она все равно что грязь на дне ночного горшка убогого. Я только рад, что она бесплодна и не произвела на свет демонов. Пусть отправляется к Дьяволу.

— Твой отец, — сказал Сэм, — и так уже значительно пострадал от рук этой ведьмы.

— Идем, Перегрин, — приказал Томас. — Сэм, скоро увидимся.

— Завтра ты пойдешь смотреть, как она закачается в петле? — спросил Сэм.

— Нет. Мне и на живое ее лицо смотреть противно. А после смерти то будет чересчур отвратительное зрелище.

— Отец, она…

Томас вдруг схватил дочь за горло.

— Хватит! — взревел он, но потом немного успокоился. — Хватит. Я знаю, почему ты не спишь сегодня, твои замыслы приведут тебя на ту же дорожку, что и Мэри. Позволь мне отвести тебя домой и спасти твою душу.

Сэм слез с лошади и чуть не упал: он едва стоял на ногах. Неуверенным голосом он произнес:

— Томас, ты, видимо, не можешь укротить собственное семя.

Томас переводил взгляд со своего собутыльника на Перегрин и обратно, явно оскорбленный предположением, что он не в состоянии заставить слушаться собственную дочь. И он сделал то, чего Мэри от него и ожидала: отнял руку от горла Перегрин и свирепым быстрым движением ударил ее по щеке. Она упала, выронив нож, который, точно камень, отскочил от мерзлой земли. Томас наклонился, поднял его и с минуту разглядывал, как будто это был упавший лист или цветок незнакомого растения. Наконец он заговорил:

— Я предположу, что ты взяла это потому, что боялась наткнуться на какого-нибудь негодяя в ночи, а не потому, что вынашиваешь планы добавить отцеубийство к своему списку грехов.

— Отцеубийство? Вспомни, что ты только что говорил о собственной жене, — ответила Перегрин, потирая щеку. Мэри по опыту знала, как болит кожа после удара. — И можешь быть уверен: ты и живой выглядишь мерзко, а мертвый будешь представлять собой просто кошмарное видение.