Час ведьмы

Мэри не могла взять в толк, что у него на уме. Ясно было одно: он разозлился, устал и пребывает в особенно отвратительном настроении. Левой рукой он схватил ее за левое запястье и прижал ладонью к столу. Широко раскрыл ей пальцы, а другой рукой взял вилку. Она сразу же поняла, что он задумал, и в ужасе попыталась вырваться, но было поздно.

— Нет, Томас, нет! — взмолилась она, но напрасно.

Он вонзил зубья вилки в кости с тыльной стороны ее руки. Мэри пронзительно закричала от боли, закрыла глаза, но на обратной стороне век плясали огни; а потом она заплакала и почувствовала, как закружилась голова, в то время как острая боль расползалась по всей руке и телу. Она чувствовала боль везде. Везде. Когда она открыла глаза, то открыла и рот и каким-то образом поняла, что сейчас ее лицо выглядит как маска ужаса: сплошь зияющие отверстия и мука.

Он отпустил ее и деловито осмотрел плоды своих трудов. Черенок вилки погнулся до того, как зубья успели пробить хрупкие кости; он не пригвоздил ее к столу. Но стоило ей поднять руку, как кровь потекла по коже, точно разлитое вино, и от страшной боли ей показалось, что кости сломаны. Она рухнула на стул, оглушенная как поведением мужа, так и пульсирующей болью, парализовавшей все ее существо.

— Ну, ты вроде как кровоточишь, Мэри. Кровь идет сильно, — сказал Томас. — Ты кровоточишь каждый месяц. Поэтому, полагаю, мы можем заключить, что моя служанка ошиблась и что моя жена с белым мясом вместо мозга не является ведьмой. Возможно, она игнорирует место, которое определил ей в своем плане Господь. Возможно, ее посещают блудные мысли. О, я вижу тебя насквозь, Мэри. Я знаю тебя. И я знаю, что угли нужно ворошить. Когда придешь в себя, вымойся. Надеюсь, этот урок прорастет и даст свои плоды. Потому что это урок послушания. Это боль, причиненная неспроста. А теперь я иду спать.

Довольный собой, он тряхнул головой и потащился вверх по лестнице.

Мэри аккуратно прижала рукав сорочки к ране, потом еще сильнее. Приходилось искать баланс: кровь нужно остановить, но от давления усиливалась боль. Постепенно ее мысли прояснились, и она решила, что, когда будет в состоянии, действительно попробует поспать. Она поднимется наверх и ляжет обратно в постель рядом с чудовищем. Но наутро, как только они с Кэтрин приготовят ему завтрак — конечно, если девушка вернется — и он уйдет на мельницу, она соберет вещи и пойдет жить к родителям. Отец подскажет, стоит ли идти сначала к констеблю или сразу обратиться к кому-нибудь из магистратов. Но она слышала заветное слово, и до нее доходили разные истории. Слово было «развод». Ее муж не служит в церкви, и, пока Мэри смотрела, как наливается вишневым цветом рукав сорочки, чувствовала кожей влажную ткань и ее трясло от боли, она решила, что разведется с Томасом Дирфилдом.

7

Я видела, как моя хозяйка втыкала зубья Дьявола глубоко в землю, но с какой целью — мне неизвестно.

Показания Кэтрин Штильман, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1662, том III

Она поняла, что они пересекли черту и назад дороги нет. Его поступок был страшно зверским, очень жестоким. К тому же Томас был трезв, когда вонзил вилку ей в руку. И на этом основании напрашивались тревожные выводы. И его заявление, что это ей урок? Что он спасет ее душу? Это пугало ее: значит, теперь она не будет в безопасности, даже когда он не пьян.

Наутро он настоял, чтобы она развернула повязку и показала ему рану. Она начала затягиваться, и три следа от зубьев уже не были так заметны под тонкой студенистой субстанцией, которую ее тело сформировало поверх поврежденной плоти. Вокруг них расползался зловещий лиловый синяк, по форме похожий на веер и напоминавший ей об астрах в саду, совсем недавно уничтоженных морозом. Посинела вся кожа от костяшек до запястья. Мэри чувствовала, что ее сердце бьется в ране и сломанных костях.

— Ты поправишься, — сказал он ей. Он не извинился. Возможно, Томас тоже понимал, что они ступили на шаткую почву. Мэри ничего не ответила. Пульсирующая боль вместе с гневом не давали ей спать почти всю ночь, а тревога и усталость подточили ее душевные силы.

Томас заметил, что никто не растопил печь и завтрак не готовится.

— Вижу, Кэтрин еще не вернулась, — изрек он.

— Нет.

— Думаю, она пошла к Хаулендам. Сомневаюсь, что она рискнула присоединиться к дикарям или молящимся индейцам в лесу. Она вернется. Она еще должна мне пять лет выслуги. Она не захочет, чтобы этот срок увеличился. Закон… в общем, закон ей известен.