Час ведьмы

Мэри не обувалась, так как не собиралась долго стоять на улице. Она подошла к тому месту, куда заново воткнула серебряные вилки, и провела кончиками пальцев по земле. Нащупала ручки, но рядом было что-то еще: гладкое и круглое. Поначалу она решила, что это камень, но, разрыв землю вокруг, поняла, что дерево. Она вытащила предмет из земли и увидела пестик, он был воткнут в землю вертикально, так же, как и вилки. Но не ее, она сразу поняла, так как этот был из более темного дерева (и она была уверена, что не только из-за земли пестик отливает таким темно-каштановым оттенком), к тому же на ручке было что-то вырезано. Поднеся к нему свечу, она увидела, что кто-то вырезал на дереве трезубец: копье с тремя наконечниками. Она вытащила из земли одну из вилок, как морковку, и сравнила с рисунком на пестике. Он совпадал с зубьями вилки.

Мэри услышала, что за ее спиной открылась дверь, и в проеме показалась Кэтрин в ночной сорочке.

— Это были вы, — сказала Кэтрин дрожащим голосом. — Вы обвинили меня, что я засунула вилки в землю, но это были вы! Вы ведьма!

— Нет! Я…

Служанка шагнула назад.

— Что вы сажаете при лунном свете? Что это за заклятие?

— Это пестик, — сказала Мэри и шагнула к Кэтрин, но та попятилась.

— Не подходите! — всхлипнула она. — Умоляю! Я не причиню вам зла. Я сохраню ваши тайны.

Мимо с писком пролетела летучая мышь, и обе пригнулись. На камни закапало сало со свечи.

— Я не втыкала эти вилки и ничего не зарывала сегодня ночью, — повторила Мэри.

— Нет, это не так, я вас видела!

Она метнулась в дом, громко хлопнув дверью. Мэри последовала за ней, держа в одной руке вилку и пестик, а в другой — свечу, и нашла девушку съежившейся у очага.

— Умоляю, оставьте меня, — проскулила Кэтрин.

— Кэтрин, встань, — сказала Мэри. — Ты ведешь себя как ребенок.

Кэтрин встала и вдруг широко распахнула глаза. Мэри поняла: ее что-то осенило.

— Вы убили моего брата. Вы не помогали врачу со своими травами, вы убивали его.

— Нет!

— Да, — прошипела она. — Да, это правда. Вы ученица Констанции Уинстон…

— Я не видела Констанцию Уинстон много месяцев! Может, уже год!

— Но вы учились у нее, были ее ученицей. А теперь вы последовательница Нечистого!

— Ничего подобного! Ты прекрасно знаешь, что я…

Но девушка уже не слушала. Метнувшись мимо Мэри, она выбежала на улицу, в ночь.

— Кэтрин! — крикнула Мэри, но та была уже во дворе. Она не знала, куда может пойти бьющаяся в истерике девушка, но была уверена, что та скоро вернется. Какой у нее еще выбор?

Мэри обернулась, когда услышала тяжелую поступь мужа на лестнице.

— Ну и что у нас здесь? — спросил он тоном раздраженного патриарха или отца семейства, недовольного поведением непослушных чад. — Где Кэтрин?

Мэри подумала над нелепым обвинением девушки. Затем ровным голосом ответила:

— Кэтрин считает, что я ведьма.

Томас кивнул, заметно успокоенный тем, что суматоха началась по совершенно абсурдному поводу.

— С чего бы вдруг? Я не вижу никаких признаков одержимости.

— Потому что кто-то оставил у нас в саду две вилки и пестик.

— Вилки поженились и родили пестик? — ехидно поинтересовался он.

— Кто-то замыслил нечто злое.

Томас почесал затылок. Он злился, что его разбудили. Ему не нравилось, что служанка куда-то ушла.

— Ей не стоит беспокоиться. Мэри Дирфилд слишком проста, чтобы быть ведьмой. Для такого у моей жены слишком бесплодное лоно.

Хотя, возможно, и неприятно, если будят среди ночи, но такого ответа Мэри не ожидала. Она сразу же насторожилась.

— Томас, — аккуратно начала она, — я знаю, что на самом деле ты не считаешь меня недалекой. Почему ты думаешь, что сейчас необходима подобная… подобная жестокость?

Он слегка выпрямился и свысока посмотрел на нее.

— Жестокость? Я уверен, что в этом городе не найдется ни одного мужчины и ни единой женщины, которые назвали бы меня жестоким. Большинство людей считают, что я кроток как ягненок.

— Они не считают…

— Придержи язык и не смей оспаривать мою репутацию. Я знаю граждан Бостона столько же, сколько ты живешь на свете.

— Прошу прощения. Я хотела сказать…

— Знаю, что ты хотела сказать, — он вздохнул. — Мэри, душа твоя чересчур уязвима гордыней. Ты столь высокого мнения о своем женском разумении. Ты…

Она чуть было не попросила его продолжить, но испугалась, что он сочтет это наглостью. Поэтому она молча ждала, хотя пауза затянулась. Наконец он продолжил:

— Ты не ценишь и не миришься с положением, которое всемогущий Господь определил нам. Мужу и его жене.

— Это не так, — возразила она, надеясь, что в ее голосе прозвучит раскаяние, которого она на самом деле не испытывала.

— Нет, так, — продолжил он, подошел к ней и посмотрел на вилку и пестик в ее руке. Забрал их и положил на стол. Потом взял у нее свечу и поставил на подсвечник.

— Это ты оставила их в саду? — спросил он, указав на предметы на сосновой столешнице.

— Нет.

Он протер глаза.

— В таком случае давай проверим, действительно ли ты ведьма. Что скажешь?