Час ведьмы

Мэри,

Вы прекраснейшее создание, солнце, что греет мою душу. Ваша нежность столь горяча, что, даже когда меня секли на холоде и вы явились из ниоткуда — сама Диана в зимнем плаще, — мне показалось, что я очутился в уютном кресле у камина. Я больше не чувствовал ни холода, ни боли.

Или по крайней мере страшной боли.

Но будьте осмотрительны, Мэри, как лиса, которая знает, что в тени безопасно. Все могло бы сложиться иначе, согласись магистраты даровать вам свободу. Я боюсь вашего мужа не больше, чем голубей или чаек, побирающихся в гавани. Но магистраты приняли решение, и нас ждут лишь ноющая боль и сожаление, если мы погонимся за призрачной мечтой.

Этот город не построен на драгоценном фундаменте Откровения: мы не настолько чисты. Шрам на вашей руке — лишь маленькая метка зла, на которое мы способны.

И даже если мне посчастливится увидеть вас завтра или послезавтра, в этом или в другом, благословенном, Городе, куда мы все стремимся, я более не поставлю под угрозу вашу репутацию или душу, пока вы состоите в браке с Томасом Дирфилдом. Вы очень много для меня значите — слишком много.

Искренне Ваш

далекий почитатель

Генри Симмонс

Ей хотелось сохранить письмо, лелеять, как реликвию, но она не осмелилась. Она понимала, чем это грозит, поэтому положила его поглубже в камин и смотрела, как оно горит, пока его остатки не смешались с пеплом в очаге.

Позднее, когда Кэтрин уже расстелила свою постель и переоделась в сорочку, Мэри налила себе чашку чая, сидя за столом в гостиной. Она редко нарушала вечернее уединение Кэтрин, но сейчас просто не могла спать. Письмо Генри очень взволновало ее. Она оценила его рыцарские побуждения, но он не может запятнать ее репутацию. Она по-прежнему принадлежит ей, и она сможет поступать с ней так, как сочтет нужным, до тех пор пока не переложит вину на него.

И она еще будет свободна. В этом она уверена. Решительно.

На мгновение ее взгляд задержался на носике чайника. Он был едва заметно погнут. Она только сейчас заметила. Судя по всему, Томас на шаг опережал ее: если бы магистраты больше склонялись к ее версии событий, он или его адвокат, по всей видимости, намеревались предъявить собранию чайник с погнутым носиком в качестве доказательства, что она на него упала. Но это открытие не столько разозлило ее, сколько воодушевило.

Мэри перечитывала «Второзаконие». Томас еще не вернулся из таверны, но Кэтрин уже выгребла золу из очага, так что даже ее присутствие не тревожило душу Мэри. Мысленно она улыбалась, осознавая, какое коварство настаивается в ней, как чай в чайнике на столе. Она прикрывала книгу, чтобы Кэтрин не видела, какой именно отрывок она читает. Советы Констанции Уинстон были бесценны.

К этому времени Мэри нашла уже множество цитат про змей в «Бытии», «Исходе» и «Книге Чисел» и выписала их в дневник. Да, Библия длинная, но после прогулки с Констанцией Мэри отметила места, которые могли понадобиться ведьме.

Однако сейчас ей были интересны «Псалмы», потому что многие стихи там зеркально отражали отрывки, которые преподобный Нортон выбрал для последней воскресной службы и которые стали знаком, что Господь Бог ниспослал ей. Особенно интересными ей показались псалмы пятьдесят седьмой и сто тридцать девятый.

Первый прямо отсылал к яду: «Яд у них — как яд змеи, как глухого аспида, который затыкает уши свои».

А во втором упоминался язык: «Изощряют язык свой, как змея; яд аспида под устами их».

Теперь ей показалась забавной шутка Томаса насчет того, чтобы нанять собственного виночерпия и не бояться яда. Он на самом деле умен, этого у него не отнять. Но он не знает, о чем она думает. Пока не знает. Никто не знает. По крайней мере, никто из людей. Мэри перевела взгляд с Библии на горячие угли в очаге. Они были красны, словно глаза демона, и прекрасны.