- Интересное у вас, однако, родимое пятно. Я никогда ничего подобного не видел.
- Родимое пятно? - спросил Майкл. - Какое родимое пятно?
Стронберг казался озадаченным.
- Ну, которое под левой рукой.
Майкл поднял левую руку и от изумления замер. От подмышки до бедра шла полоска гладкой черной шерсти. Волчья шерсть, догадался он. При таком напряжении организма и мозга он не полностью выполнил обратное превращение с тех пор, как выбрался из Фалькенхаузена.
- Невероятно, - сказал Стронберг. Он наклонился, чтобы разглядеть волоски поближе. - Это загадка для дерматологов.
- Наверное, - Майкл опустил руку и прижал ее к боку.
Стронберг мимо Чесны прошел к двери.
- С завтрашнего дня мы будем давать твердую пищу. Немного мяса в бульоне.
- Не хочу я никакого проклятого бульона. Я хочу ростбиф. Страшно соскучился.
- Ваш желудок к этому еще не готов, - сказал Стронберг и вышел из комнаты.
- Какой сегодня день? - спросил Майкл у Чесны, когда доктор ушел. Дата?
- Седьмое мая. - Чесна подошла к окну и загляделась на лес, лицо ее омывал полуденный свет. - В ответ на ваш следующий вопрос скажу, что мы в доме нашего друга в сорока милях к северо-западу от Берлина. Ближайшее селение - маленькая деревушка с названием Россов - в одиннадцати милях к западу. Так что здесь мы в безопасности, можете отдыхать спокойно.
- Я не хочу отдыхать. У меня есть задание, которое нужно выполнить. Но как только он сказал это, он почувствовал, как то, что ввел ему Стронберг, стало действовать. Язык у него онемел, он опять почувствовал сонливость.
- Четыре дня назад мы получили шифровку из Лондона. - Чесна отвернулась от окна, чтобы видеть его. - День вторжения назначен на пятое июня. Я радировала в ответ, что наше задание не завершено и что успех вторжения может быть под угрозой. Я пока еще жду ответа.
- Мне кажется, что я знаю, что такое Стальной Кулак, - сказал Майкл и стал излагать ей свою гипотезу о "летающей крепости".
Она внимательно слушала, с бесстрастным лицом, не выражая ни согласия, ни несогласия.
- Я не думаю, что самолет спрятан в ангаре в Норвегии, - сказал он ей, - потому что это слишком далеко от побережья вторжения. Но Гильдебранд знает, где самолет. Нам нужно попасть на Скарпу... - в глазах у него стало туманиться, во рту чувствовался сильный привкус лекарств, - ...и выяснить, что же изобрел Гильдебранд.
- Вы никуда не можете ехать. Не в таком состоянии, в каком вы находитесь. Будет лучше, если я сама подберу людей и доставлю их туда самолетом.
- Нет! Послушайте... ваши друзья могут быть хороши, чтобы ворваться в лагерь для пленных... но Скарпа будет много крепче. Вам для такой работы нужен профессионал.
- Вроде вас?
- Именно. Я смогу быть готовым к поездке через шесть дней.
- Доктор Стронберг сказал - две недели.
- Его слова ни черта не стоят! - Он почувствовал прилив злости. Стронберг меня не знает. Я буду готов через шесть дней... при условии, что у меня будет мясо.
Чесна чуть улыбнулась.
- Верю, что вы говорите серьезно.
- Да, серьезно. И больше не надо мне никаких успокоительных или что там мне упорно колет Стронберг. Понимаете?
Она помолчала немного, обдумывая. Потом:
- Я скажу ему.
- И еще одно. Вы... учитывали возможность... что между этим местом и Скарпой мы можем нарваться на истребители?
- Да. Я иду на такой риск, вполне сознавая его.
- Если нас собьют, то нам все равно тогда придется падать подожженными. Но вам нужен второй пилот. У вас такой есть?
Чесна покачала головой.
- Поговорите с Лазаревым, - сказал Майкл. - Вам он может показаться... интересным.
- Это животное? Он - летчик?
- Хотя бы просто поговорите с ним. - Веки Майкла тяжелели. Трудно было сопротивляться помрачению зрения. Лучше не сопротивляться, а отдыхать, подумал он. Отдыхать, а завтра тогда уже сопротивляться.
Чесна оставалась у его кровати, пока он не уснул. Лицо ее смягчилось, она потянулась, чтобы потрогать его волосы, но в этот момент он повернулся на другой бок, и она убрала руку назад. Когда она узнала, что его и Мышонка схватили, то чуть с ума не сошла от волнений, и вовсе не потому, что боялась, что он выдаст секреты. Увидев его появившимся из леса грязного и всего в синяках, с лицом, запавшим от голода и испытаний в заключении, - она чуть не упала в обморок. Но как же он нашел их по следам в лесу? Как?
Кто вы? - мысленно спросила она спящего. Лазарев спрашивал, как дела у его друга "Галатинова". Русский он или британец? Или какой-то другой, более редкой национальности? Даже в изнуренном состоянии он был красивым мужчиной - но было в нем что-то от одиночества. Что-то потерянное. Всю свою жизнь она воспитывалась со вкусом серебряной ложечки во рту; это был человек, познавший вкус земли. В разведслужбе было железное правило: не поддаваться чувствам. Невыполнение этого правила могло привести к неописуемым страданиям и смерти. Но она устала, так устала быть актрисой. А вести жизнь без чувств было тем же, что играть роль критика вместо публики: в том не было удовольствия, только сценическое искусство.