Чаша Грааля. Софиология страдания

Это таинственное допущение как бы возможности того, что Страсть Христова могла бы и не совершиться силою Его молитвы Отцу о том, и веление Отца о принятии чаши всё-таки не было насилием над Сыном, но является вольным её приятием: Не как Я хочу, но как Ты. …да будет воля Твоя (Мф. 26:39, 42). И лишь вслед за сим приятием начинаются страдания Христовы: поношение, заплевание, заушение, истощание (вплоть до крестного «жажду» – Ин. 19:28). Воля Отца и Сына встречается и отожествляется в Духе Святом: «совершишася» (Ин. 19:30). Богооставленность преодолевается.

Кенозис смертный должен быть понят не только в применении к ипостаси, но и к природе Христовой, в неслитном и нераздельном соединении Божеского и человеческого естества, Софии Божественной и тварной. В богооставленности Христа София Божественная становится как бы бездейственна в Нём, остаётся в полной силе лишь человеческое естество, София тварная, притом в состоянии страдания и смертной немощи. Это софийный кенозис, непосредственно являющийся как бы разделением естеств с утратой Божества в человечестве, есть путь к полнейшему их соединению в Воскресении: человечество, София тварная, должна была раскрыться до глубины не только в положительной силе своей, которая ей присуща, как образу Софии Божественной, но и в Адамовом естестве, ослабленном падением, приобщившемся смертности. Но в соединении с Софией Божественной она приобщается этого Божественного естества, и в этом соединении достигается предельная глубина кенозиса, до дна раскрывается глубина человеческой немощи, через вольное приятие Христом человеческого падения для его восстановления и спасения.

[Христос умирает с каждым человеком]

Однако этот кенотический характер смерти Христовой не делает её более лёгкой и, так сказать, призрачной. Здесь нет места докетизму. Именно кенотическая её противоестественность делает её смертью смертей, самой смертностью (ср. «Агнец Божий»), универсальной смертью всего человечества. Различие здесь остаётся в том, что для человека в умирании осуществляется полнота и победа смерти, чего, разумеется, нет в смерти Христовой.

Христос смертью своей победил человеческую смерть на пути к воскресению. Христос есть воскреситель, освобождающий Своё человечество от смерти, но для всей полноты этого освобождения Ему надлежит испить всю полноту чаши смертной, которую дал Ему Отец, во спасение человечества, со всей её горечью. Можно сказать, что в эту полноту смерти, точнее, умирания Христова, включена смерть всякого человека и всего человечества. Если Христос искупает и воскрешает всякого человека, то потому лишь, что Он с ним и в нём со-умирает. Отсюда следует, что Христос, прославленный и одесную Отца сидящий, и ныне страждет и умирает с человечеством, страдания и смерть которого Он в совокупности единожды принял в Себя и изжил на Голгофе.

Мы останавливаемся здесь пред мыслью о тождественности единой, единственной, личной и универсальной смерти Христовой и множественности всех личных человеческих смертей, в эту все-смерть включённых. Этот парадокс смерти необходимо приводит к заключению, что Христос продолжает вкушать смертную чашу вместе с каждым умирающим человеком, болеть с ним смертной болью и со-умирать с ним смертным истощением. Нам уже приходилось выражать эту мысль в связи с истолкованием евангельского повествования (Ин. 19:34) об излиянии крови и воды из ребра Иисусова, о Святом Граале. Она включает в себя более общую мысль о сопребывании, сожитии и сострадании Христа на земле вместе со Своим человечеством. Святой Грааль, кровь и вода из тела Христова, оставшиеся на земле, есть самый общий символ продолжающегося подвига Христова, в котором временна́я длительность отожествляется с совершившейся и пребывающей вечностью.

Как можем мы приблизиться к сей священной тайне, в какой мере она нам может быть доступна? Страшно сказать, но должно сказать, что она для нас становится доступна, в полной мере каждому, в его собственной смерти, которая есть и смерть Христова, как умирание с Ним, откровение смерти о смерти. Ибо, как умирание, смерть Христова есть именно человеческая смерть. В предельной мере кенозиса очеловечивается оставленный Богом, в умирании совлёкшийся обожения Христос. Богочеловек в умирании есть человек, Божество которого от Него Самого сокрыто, – оно сокрывается и для нас, чрез Него обоживаемых.