Чаша любви

— Джеффри Чарльз, ответь мне, если, к примеру, ты любишь Амадору, как я люблю ту девушку, и вдруг узнаёшь, что она должна выйти замуж за другого только из-за денег, которых у тебя нет в таком количестве, то как ты поступишь? Скажи!

— Скажу лишь одно: если девушка такова, какой ты её описываешь, то грош ей цена в базарный день.

— Но разлюбил бы ты её из-за этого?

— Бог его знает! Это только Господу ведомо! Дорогой кузен, откуда одному знать о чувствах другого? Прошу прощения, что назвал тебя сумасшедшим. А ещё...

— Слегка не в себе, согласен. Ведь я заранее понимал, что, сколько ни укради, этого будет мало, чтобы вырвать девушку из рук того, с кем она обручена. В этом и заключается мое помешательство. Пусть мы и сорвали куш, ну и что с того, мне всё равно пришлось бы вновь вложить средства, возможно, положить их на кон, чтобы набрать нужную сумму. А вместо этого, когда всё завершилось, когда я достиг цели, мне всё опротивело. И я до сих пор никак не распорядился деньгами!

— А остальные распорядились?

— Остальные — да. С большой осмотрительностью. Они не собираются попадаться, как и я.

— Это главная опасность. Они из местных?

— Не могу тебе сказать.

Джеффри Чарльз хмыкнул.

— Но риск опознания...

— Мы все замаскировалась.

— Но как вам это удалось? Ты сказал, что всё прошло без всяких там «кошелёк или жизнь»?

— В экипаже только четыре места. Мы забронировали три места и одно для несуществующего человека, который, понятно, так и не объявился. Оказавшись внутри, мы задвинули шторки и продолбили заднюю часть кареты, чтобы добраться до сейфа под облучком. Всё прошло, почти как мы задумали.

— Почти?

— Видишь ли, возникла одна помеха, которая чуть всё не сгубила. Какой-то престарелый толстяк-адвокат по фамилии Роуз настоял на том, чтобы занять пустующее место от Лискерда до Добуолса. Как ни пытались мы от него отделаться, он всё равно сел в карету; так что мы на время затаились, скрыли следы проделанной работы, пока он не вышел.

— И как вам только удалось сохранить хладнокровие? Говоришь, вся идея принадлежала тебе?

— За несколько месяцев до этого мой... один из моих сообщников привез из Лондона газету, где говорилось об ограблении экипажа, следовавшего до Брайтона. Никто не представлял, как это можно провернуть. Я же придумал один неплохой способ.

— Ну и ну, Боже ж мой!.. — Джеффри Чарльз наконец выдохнул. — Просто невероятно! Никогда бы... А чьи деньги вы украли? Об этом известно?

— О да, об этом мы знали с самого начала. Все деньги принадлежали Банку Уорлеггана.

— Уор... — Джеффри Чарльз запнулся и уставился на кузена. — Всё принадлежало моему... отчиму?

— Да.

Оба замолчали на секунду, и вдруг Джеффри Чарльз залился хохотом. Испуганные птахи взлетели с другой стороны пруда.

— Ты ограбил отчима Джорджа? Плавильщика Джорджа? Как же это правильно, превосходно, как замечательно и страшно весело! По-твоему, это не смешно, Джереми?

Они замолчали и уставились друг на друга.

— Не смешно, — лицо Джереми окаменело. — Правильно — может быть.

Джеффри Чарльз вытащил платок, высморкался и вытер глаза.

— Извини. Мне не следовало смеяться. Это не повод для веселья. Боже упаси! Но должен признаться, я испытываю облегчение, что вдовы и сироты не пострадали!

Он взял Джереми под руку, и они продолжили прогулку.

— Вот сюда Дрейк каждую ночь высаживал лягушек, — показал Джеффри Чарльз, — просто чтобы позлить моего отчима. Тогда я веселился до упаду. Но Дрейку это чуть не стоило жизни. Пусть тут дело совершенно в другом, но в каком-то смысле я обрадовался по личным причинам. И это может стоить тебе жизни! Опасность ещё никуда не делась. — Он сжал руку Джереми сильнее. — Почему ты мне рассказал?

Джереми пожал плечами.

— Счёл это... необходимым.

— Как и ограбление?

— Нет. Думал, что так лучше.

— Признание пойдет на пользу...

— Может, и так. Понятно, я и не собирался кому бы то ни было рассказывать. Когда я сегодня приехал сюда, то даже не помышлял об этом!

— Ты больше никому не сказал?

— Ясное дело — нет.

— Что ж, настоятельно советую тебе принять обет молчания. Меня как-то смущает, что ты поделился со мной тайной. Разумеется, можешь быть спокоен, я никогда не злоупотреблю твоим доверием... А теперь ты считаешь, что должен сбежать? Это по личным причинам или просто боязнь разоблачения?

— По личным причинам, наверное. Но не боязнь разоблачения. Думаю, теперь нам нечего бояться.

— Бояться стоит ещё несколько лет, Джереми, во всяком случае, пока деньги не израсходуются до конца. Но уже то, что ты пока ни гроша не потратил, а теперь вдруг захотел, или подумываешь вступить в армию, наводит меня на мысль, будто ты хочешь искупить вину за преступление.

— Я бы не стал заходить так далеко.