Чаша полыни. Любовь и судьбы на фоне эпохальных событий 20 века

Человек не выбирает, как ему умереть. Он выбирает, как ему жить. Все дальнейшее зависит от его выбора — иногда даже то, какой смертью он умрет.

А что же Рутенберг?

Когда Гапона потащили в соседнюю комнату, он закрыл лицо руками и вышел вниз на крытую стеклянную террасу. Наверх поднялся, когда все было кончено. Посмотрел на мертвого Гапона и с ужасом отвернулся.

Дикгоф-Деренталь подошел к нему. Руки его еще были пронизаны дрожью той секунды, когда, затягивая петлю, услышал он тихий хруст.

— Все кончено, — сказал он.

Лицо Рутенберга было покрыто мертвенной бледностью. Плечи судорожно вздрагивали.

— Ведь друг он мне был! Боже мой… Боже мой… Какой ужас… Но так было надо…

— Да не убивайся ты так. Он получил по заслугам. — Дикгоф-Деренталь, сам потрясенный до глубины души, старался придать уверенность своему голосу.

— Да… но все-таки… какой ужас! Ведь сколько связано у меня с этим человеком. Сколько крови.

Сионист Пинхас

Тело Гапона было обнаружено лишь 30 апреля — через месяц после его гибели. Рутенберг к тому времени находился уже за границей — вне пределов досягаемости властей. Издалека он следил за ажиотажем в российской печати вокруг этой темы. Но вскоре ему стало не до этого.

ЦК эсеровской партии категорически отказался признать хоть в какой-нибудь форме свою ответственность за казнь Гапона. В коротком заявлении, опубликованном ЦК, утверждалось, что убийство Гапона было личным делом Рутенберга, и партия не имеет к нему ни малейшего отношения. Рутенберг, расценивший это как коллективное предательство, впал в затяжную депрессию и резко отошел от активной политической деятельности. Ему опротивела эсеровская дурно пахнущая кухня.

Партия отреклась от него, освободив тем самым от уз преданности и долга? Тем лучше. Теперь он свободен. Бывает ведь, что коварный удар вместо того, чтобы сбить человека с ног, отбрасывает его как раз в ту сторону, где находится верный путь.

Партия ему ничем не обязана? Она решила превратить его из справедливого судьи в палача? Очень хорошо. Теперь он ей тоже ничем не обязан. Теперь он попытается совершить самое трудное из всех возможных вещей на земле. Он будет жить только для себя и останется свободным от любых лжеучений, пытающихся заключить бесконечную многогранность мира в рамки каких-то доктрин и систем.

Ну а что касается Гапона… Убийство, даже справедливое, это ведь тот Рубикон, перейдя который человек непоправимо меняется. Классики русской литературы, описывавшие психологию убийц, не могли постичь ее до конца, потому что сами они никого не убивали. Вот и получалось, что, хотя их персонажи убедительно страдают после совершенного убийства, окружающий мир для них остается почти неизменным.

На самом же деле для убийцы меняются все ориентиры, потому что из мира обычного человека он внезапно попадает в мир того, кто убил. Это отнюдь не означает, что убийца непременно должен испытывать угрызения совести. Ведь истинные угрызения совести — это стыд за самого себя. Рутенбергу же нечего было стыдиться. По его понятиям, Гапон заслуживал смерти.

Другое дело, что душа Рутенберга страдала еще долго из-за того, что он позволил великому провокатору переиграть себя. Как потом выяснилось, он не властвовал над судьбой, не вершил историю, а был игрушкой в руках злой силы, преследовавшей свои мрачные цели. Азеф просто хотел устранить возможного конкурента в мире сыска и использовал его, как мелкую сошку в своей сложной игре. И каждый раз, когда Рутенберг думал об этом, у него почти физически болела душа.

Россию Рутенберг покидал без особых сожалений. Он, понимая, что уезжает надолго, может быть, навсегда, местом для своей новой жизни выбрал Италию — это чарующее подобие эдема, каким-то образом возникшее на нашей грешной земле. Именно в Италии Рутенберг переосмыслил свою жизнь и «сжег все, чему поклонялся». Ну а «поклонился всему, что сжигал», он не сразу. Напряженная внутренняя работа по переоценке старых ценностей шла в нем довольно долго. До тех пор пока он не внес существенные коррективы в свое отношение к миру и людям.

В первые годы жизни в Италии Рутенберг почти ни с кем не встречается, целиком сосредоточившись на инженерной работе. Он становится крупным специалистом в области гидротехники, в его услугах заинтересованы солидные фирмы. Это дает не только моральное удовлетворение, но и приносит материальную независимость. Но он ведь не тот человек, который может всецело сосредоточиться на материальной стороне жизни.

Разочаровавшийся в революционных идеалах, потрясенный предательством своих вчерашних товарищей, Рутенберг ищет новую духовную точку опоры и находит ее в своем еврействе. Если святость революционных идеалов цинично растоптана, если то, что он считал своей путеводной звездой, оказалось химерой, то нужно обрести иные идеалы и создать иной «жизненный проект». И Рутенбрг все это обрел, размышляя о судьбах еврейского народа, о которых прежде он, социалист-революционер, никогда всерьез не задумывался.