Сашу допрашивали, били, держали без пищи в изоляторе. От него добивались, чтобы он признался, что служит в американской разведке. Саша называл себя и говорил позывные, по которым связывался с Судоплатовым. Но Рюмин ему не верил. А парень попался тертый: уж чего только на нем не попробовали, а он все равно не подписал, что он американский шпион. Рюмин решил отправить его на Лубянку, как Валленберга, — там его «долечат», там всех «долечивают».
16 января 1945 года, через три дня после того, как два улыбающихся русских офицера увезли Рауля Валленберга в штаб в Будапеште, заместитель министра иностранных дел Советского Союза Владимир Деканозов сообщил послу Швеции в Москве: «Первый секретарь Рауль Валленберг из Будапешта был направлен в Россию, он и его имущество находятся под советской протекцией». В это же время в Стокгольме советский посол Александра Коллонтай, старая большевичка и подруга самого Ленина, заверила мать Рауля Май фон Дардель и жену шведского министра иностранных дел, что Валленберг находится в Москве и скоро прибудет в Стокгольм. Но его все не было и не было. Русско-венгерское радио пустило слух, что он убит агентами немецкого гестапо. Прошло три месяца — никаких сведений о Валленберге по-прежнему не было. Шведский посол в Москве попросил аудиенции у Сталина и рассказал ему о Валленберге. Сталин записал фамилию и обещал дать ответ. Через три месяца из канцелярии Сталина пришел ответ, что запросы о Рауле Валленберге приниматься больше не будут.
В августе 1946 года еврейский комитет Будапешта получил разрешение переименовать в честь Валленберга улицу Феникс, на которой при немцах находилось еврейское гетто. На церемонию открытия памятной доски собрались тысячи спасенных им евреев. Никаких сведений о Валленберге из Москвы не было. В это время он сидел в одиночной камере на Лубянке и подвергался ежедневным допросам. Следователь говорил:
— Ваша политическая деятельность для нас совершенно ясна. Если вы считаете себя невиновным, докажите это.
Валленберг в сотый раз рассказывал о своей миссии по спасению будапештских евреев. На это следователь возражал с усмешкой:
— Для чего богатому шведу, капиталисту, крещеному христианину, браться спасать евреев? Бросьте притворяться. Вы шпион. Вы работаете на американцев.
Через два с половиной года после ареста Валленберга, 17 июля 1947 года, главный врач Лубянской тюрьмы полковник А. Л. Смольцов в написанном от руки рапорте на имя министра госбезопасности Абакумова сообщал:
26. Праздник Победы
Последний, завершающий поворот войны произошел под Берлином. Победа была предрешена с начала 1945 года, когда советские войска с востока, а американо-английские с запада вошли с боями на территорию Германии и взяли ее в тиски. Но полностью война могла завершиться только с разгромом берлинского гарнизона, захватом Берлина и пленением Гитлера. А Берлин был хорошо защищен и отчаянно сопротивлялся. Сталин отдал приказ во что бы то ни стало опередить американцев, первыми войти в столицу Гитлера и 1 мая водрузить красное знамя победы над Рейхстагом. Войска 1-го Белорусского фронта под командованием маршала Жукова и войска 2-го Белорусского фронта под командованием маршала Конева находились в 50 и 70 километрах от города, и пройти с боями такое расстояние за десять дней было чрезвычайно трудно: поля и дороги под Берлином были густо заминированы. Но возражать Сталину и ослушаться его приказа нельзя — лишишься головы.
Чтобы маршалы совершили невозможное, Сталин поставил их друг против друга, столкнув лбами, — кто первым возьмет Берлин, тот и получит еще один орден. При этом, конечно, не учитывались огромные людские потери.
И вот, после массированной артиллерийской подготовки, 22 апреля войска обоих маршалов начали наступление. Вопреки общепринятой военной тактике, когда в бой сначала должны идти танки, а за ними уже двигается пехота, под Берлином, чтобы не терять на минах сотни танков, вперед пустили пехоту. В результате по прихоти Сталина и из-за слепого послушания маршалов за последние дни войны совершенно неоправданно погибли двести тысяч бойцов. Двести тысяч!
Гитлер в это время скрывался в глубоко запрятанном в центре Берлина бетонном бункере. Он был окончательно деморализован, ему было ясно, что война проиграна. По воспоминаниям его личной секретарши, он вызывал жалость и презрение. Она прямо спросила его:
— Почему вы не выйдете наверх и не пойдете сражаться вместе со всеми?
Гитлер ответил:
— Разве вы не видите, что я не в состоянии — у меня дрожат руки.