Чащоба

Странно, что местные жители называли поле долиной, на самом деле рельеф этого большого куска земли напоминал собой множество гиперболических параболоидов. Ни одна старинная героическая сказка не связывалась с этим местом, хотя причудливость здешнего рельефа можно было бы легко объяснить действиями неких исполинов, разбросавших гигантские седла. Окрестные люди, правда, любили легенду о барышне в кружевной шляпе, на нее валили все страхи и блуждания по Долине духов. Конечно, нервы щекотало больше, когда думали о злой порхающей барышне, нежели когда отчетливо сознавали, что очертания земной поверхности математически определены и своеобразием поля остается меняющийся через каждые несколько десятков шагов горизонт. Только что были на виду те или другие хутора, а через мгновение они уже исчезают с глаз, словно в болото провалились. Вот и попробуй тут сориентироваться, скажем, в снегопад!

Лео тормозит. Они подъехали к воротам. Уже хлопает дверь, Эвелина бежит по тропке им навстречу. Ее крупную фигуру обтягивает тесноватое выгоревшее ситцевое платье. Толстые колени как будто выталкиваются из-под подола, вообще движения у Эвелины резкие, и она почему-то сжимает кулаки.

Прежде чем кто-то успевает выбраться из машины, слышится крик:

— Не нужно мне вашего страхования! Я сама берегу свой дом и добро!

Эвелина налетает грудью на ворота, они подрагивают от толчка, и обеими руками хватается за обруч — пусть кто попробует проникнуть во двор.

— У Эвелины всегда были свои фокусы, — примирительно говорит Хельга и первой выходит из машины.

Она радостно улыбается, протягивает вперед руки и идет успокаивать Эвелину. Та кричит еще громче, в городском доме ее голос слышался бы на несколько этажей:

— Кто вы такие?

Спокойная Хельга размеренным шагом приближается к разъяренной Эвелине, громко говорит о ней. Эвелина решается снять с обруча правую руку и приложить ее к уху. Хельга наклоняется над воротами, по всей видимости, женщины почти касаются друг друга лбами; переговоры продолжаются довольно долго. Наконец Эвелина снимает с ворот обруч — дорога гостям открыта.

Сильви освобождается от напряжения, смеется и говорит:

— В свое время, когда приходили подписывать на заем, говорят, Эвелина выгнала уполномоченного из дома горящей головней. Потом Лилит тайком от дочери ходила в контору и подписалась.

— Человек живет в полном одиночестве, — грустно и с сожалением заметила Урве.

Они гуськом направляются к воротам хутора Виллаку, заходят во двор и недоуменно останавливаются: Эвелина со всех ног бежит в дом и с ходу захлопывает дверь. Гостям становится неловко. Сестры поглядывают друг на друга и пожимают плечами. Никто не отваживается войти в дом без приглашения, чтобы найти занятие, они ходят по двору и разглядывают цветочные грядки под окнами, где вперемешку посеяны ноготки и многоцветные травянистые растения, которые в народе называют американским чудом. Под стрехой на веревочке сушатся лекарственные растения, Урве осмеливается их потрогать. Берет один пучок, дает понюхать сестрам, что-то объясняет. Обычное дело, думает Лео, пожилые люди начинают верить в чудодейственную силу трав. Делают настойки и отвары, охотно обмениваются рецептами. Все же Урве, наверное, истинный знаток, уж не профессиональный ли она фармацевт? Сильви даже как-то намекнула об этом. Он, во всяком случае, плохо знает своих вновь обретенных родственников.

Родственников?

Люди, которые докапываются до кровных уз, выглядят в наши дни чуточку странными. В своей быстротечной жизни человек все больше нуждается в духовном родстве, в единомышленниках. Когда-то Лео искал среду, к которой он мог бы твердо приписаться. Теперь ему предлагали эту возможность: и он был одним из стволов в этой чащобе, которая взросла из семян мощного материнского древа.

Если верить сестрам, то и Лео доводился родственником Эвелине. Все та же могучая Ява стояла в начале всех начал. Может, и самодурство Эвелины происходит от далекой праматери? Глупость! Будто люди, которые обретают родство потом, уже не имеют никакого значения. Лео никогда не видел Яву. Даже в гробу, хотя и пришел за ручку с матерью в Медную деревню, на знаменитые похороны. С того времени, когда Лео приставил к животу самопал и вогнал в тело свинцовую пульку, прошло почти полстолетия.

Кажется, Эвелина собиралась вновь предстать перед гостями. В сенях слышится стук, словно она готовится к выходу. Дверь все еще не открывается. Лео уже надоели чудачества Эвелины. Естественное и простое общение действует кое-кому на нервы. Гости терпеливо ждут выхода Эвелины. Ну, наконец-то! Вот она появляется в дверях, но не одна, а за ручку с двумя маленькими девочками. Старшая, наверное, лет трех-четырех, младшая и вовсе с ноготок: она еще еле переставляет ножки. Дети разнаряжены, в белых носочках, в новых платьицах, даже складки не разглажены. Может, всего минуту назад как оторвали бумажные этикетки. Обе девочки темноголовые, никакой захолустной застенчивости, смотрят на чужих широко раскрытыми глазами.