Чащоба

Будь Эрнст в живых, Лео не посмел бы и глянуть в сторону института. По весне, после смерти однокашника, Лео обзавелся учебниками, взрослый человек принялся изучать книги, предназначенные для детей. Необходимо было уяснить себе современные взгляды на историю и общество и осветить в памяти точные науки, предвоенное свидетельство об окончании гимназии в новых условиях не имело полной цены. Странно, правда, но когда ему надоедала зубрежка, да и потом, в институте, на архитектурном отделении, в моменты усталости — учеба, казалось, шла через силу, и появлялось желание послать все к чертям и посвятить жизнь привычной баранке, — он снова и снова вспоминал Эрнста. Со временем давно покоившийся в земле школьный товарищ стал неким прибежищем, туда стекались его разбредающиеся мысли — самоощущение выравнивалось и хандра отступала. В такие безнадежные мгновения Лео внушал себе: чего терзаешься, Эрнст пожертвовал собой и ради тебя. Лео давал себе отчет в парадоксальности этой связи — и все же? В конечном результате все трагедии свершаются ради тех, кто остался в живых.

В Швеции, на похоронах, уставившись на урну с прахом отца, Лео вспомнил давний момент, когда он стоял перед мандатной комиссией института, которая решала: быть ему студентом или нет. Перед другими подобными ему деревенскими ребятами у него, возможно, было даже преимущество. Не один сокурсник, прошедший по волоску в институт, говорил, что у Лео завидная анкета. И действительно, не за что было ухватиться; почти бедняцкое происхождение. Отец — по профессии столяр, впоследствии — арендатор хутора. За два года до войны оставил хутор и переселился с сестрой Лео в город. Но что стало с ними в войну, об этом у Лео сведений не было. Ах да, пропали без вести, эта формулировка пришлась комиссии по душе. Мать — долгие годы батрачка, затем хозяйка арендного хутора, крестьянским трудом занималась и после войны. Сам он — известное дело, учился. По мобилизации в сорок первом году в армию не попал, потому что находился в уездной больнице — была повреждена нога. Удивительным образом у Лео по этому поводу сохранилась даже врачебная справка, а дни удалось немножко подогнать. После войны — слесарь, потом шофер автобазы, где работал и во время вступительных экзаменов. Оккупационная мобилизация? Естественно, от службы в фашистской армии уклонился, в родных местах хватало болот и лесов, где можно было укрыться.

Возле урны с прахом Лео подумал об удивительных зигзагах жизни: словно заботясь о будущих интересах сына, отец незадолго до войны оставил семью.

При поступлении в институт Лео мог и не знать, что отец убежал с сестрой в Швецию. Все равно что скрыл его существование.

В благодарность отец оставил ему наследство.

На эти деньги Лео приобрел себе машину. На ней же он подъехал к укрывшемуся в лесу старому господскому дому. Без машины он бы сюда и не попал, чтобы спать на полуразвалившейся плюшевой софе с прохудившейся обшивкой, то и дело просыпаясь и вспоминая про отца, от которого отрекся, и других покойников.

Жизнь знай себе посмеивается над человеком.

7

Лео изучал нижний этаж старого дома — сестры хорошо ориентировались в здешних хламовках и кладовках и нашли ему рулетку, молоток и стамеску. Совершенно очевидно, что прежде чем капитально к чему-то приступать, следовало составить основательный план дома. Чертить схемы старых домов труда для Лео не составляло — когда его освободили от работы в министерстве, он на несколько лет устроился в ремонтную организацию. Лишь профану кажется невозможным ориентироваться в расположении балок и различать несущие стены и переборки, видеть за позднейшей перестройкой первоначальное расположение помещений. Лео нравилось проникать в строительные тайны, снимать наслоения. Бесчисленные ремонты — в большинстве избирается путь наименьшего сопротивления — с течением времени наращивают на все свою коросту. Как правило, в старых домах потолки, стены и полы покрыты слоями картона, бумаги, обоев и фанеры. Ничего удивительного, если какая-нибудь прорезанная в деревянной стене дверь впоследствии окажется замурованной кирпичом. Лео доставляло удовольствие нащупывать первоначальную поверхность, в очередной раз можно было убедиться, что зданию причиняют вред не только вода, ветер и жуки-точильщики; именно человек является самым большим врагом дома. При перестройке жилища, преследуя какие-то свои интересы, разрушают саму идею архитектора, теряются ясность и гармония сочленения — искажается чья-то творческая мысль.

Время от времени, задумавшись, Лео опускался на какую-нибудь скамейку, в старом доме имелись десятки причудливых мест для сидения, начиная от кресел в стиле югенд и до крепко сбитых крестьянских лавок. Лео проверял свои наброски, вновь перемерял какой-нибудь отрезок стены, тут же вскакивал, простукивал молотком перегородку, ставил стремянку, забирался под потолок и колупал угол стамеской — прежний облик дома постепенно вырисовывался в его воображении.