Часослов Бориса Годунова

– Гражданка Зарянкина? – спросил голос, не услышав ответа.

– Угу, – буркнула Ирина, – она самая и есть.

– Нехорошо, – продолжал следователь Дятел, а это он и был, кто же еще-то, – нехорошо, Ирина Анатольевна.

– Что – к телефону долго не подхожу? – спросила Ирина, охваченная ощущением дежавю. Вот будто вернулась она из командировки, и Гошка был еще жив…

– Да нет, нехорошо следствие обманывать! – нудил свое Дятел. – Вот я же вас предупреждал…

– В чем дело? – холодно спросила Ирина. – Вы просто так звоните, со мной поболтать или у вас ко мне дело? Излагайте тогда!

Она тут же пожалела о своих словах, но Дятел не обиделся.

– Машина за номером… вам принадлежит?

– А то вы не знаете, – буркнула Ирина, – вы меня уже об этом спрашивали. И не притворяйтесь, что не знаете, что она взорвалась сегодня днем. Вы ведь поэтому звоните?

– Ага, – тут в голосе следователя прорезалась некоторая радость, – так что прошу вас приехать ко мне для беседы.

– Что, прямо сейчас? Ночь на дворе!

– Ну ладно, сейчас не обязательно, так и быть, можно завтра, но только с самого утра.

Ну, точно дежавю. Только на этот раз Ирина не стала ничего бояться, а спала крепко всю ночь.

Светловолосый отрок вбежал в палату, поклонился наспех, без особого почтения, выпалил:

– Боярин, изволь к государю явиться, сей минут!

– Что – в гневе? – осведомился Годунов, поспешно шагая за царевым посланцем.

– Вестимо… – ответил тот, довольный, что может просветить могущественного боярина. – На то он и грозный государь…

– Вестимо! – передразнил его боярин. – Как всегда – или в особливом гневе?

– Пожалуй, что в особливом…

Отрок распахнул дверь, вбежал первым, поклонился в пояс и объявил звонким голосом:

– Боярин Годунов!

Борис вошел в палату, огляделся.

Царь сидел в углу, сгорбившись. Позади него толпились десятка полтора приближенных с растерянными, напуганными лицами. Перед царем двое слуг держали за руки какого-то старика в черном разорванном одеянии. Старик обернулся – и сердце Годунова провалилось в пятки: это был тот самый колдун, у которого он давеча купил колдовскую траву и заветный часослов…

Неужто кто-то видел, как он пробирался в лачугу колдуна, и донес на него? Неужто царь обвинит его в злокозненном чародействе, в чернокнижии?

Государь повернулся к нему, проговорил сухим, резким, каркающим голосом:

– А, пришел, Бориска? Глянь-ка, какого умника ко мне привели! Говорит, что моя смерть приходит!

– Как он смеет, смерд? – выпалил Годунов, изображая возмущение, в душе же радуясь – кажется, не о нем пойдет речь. Кажется, ему на этот раз повезло.

– Скажи-ка боярину, что мне говорил! – потребовал царь, повернувшись к колдуну.

Колдун мотнул головой, промолвил:

– Твоя воля, государь…

– Конечно, моя! – усмехнулся царь. – Покуда я царь, во всем будет моя воля! Да говори уж, говори!

– Звезда прошлой ночью упала… не простая звезда – красная, как кровь!

– Что он врет! – воскликнул Годунов. – Как он мог видеть эту звезду? Он же слеп, как крот!

– Ты слышал, кудесник? – усмехнулся царь. – Слышал, что сказал боярин? Ты ведь и правда слепой!