Часть их боли

– Послушай, душа моя… – сказал он. – Если наш план удастся, то я отсрочу смерть Элгориана, чтобы он смог пожить по-человечески. Однако нам нечего противопоставить такому злому бессмертию, ведь сердца демонов надежно спрятаны. А просто ждать свершения их планов, покорившись, я не собираюсь! Поэтому рано или поздно все закончится. Их месть лишь вопрос времени! Колесо сомнет и меня, поэтому я пришел сказать… Впрочем, ты и сама все уже знаешь… Не гляди на меня так, не плачь… – Юлиан сам с трудом сдержал колючий ком в горле. – Что-то в тебе с каждым годом все больше человеческого и меньше звериного, Вериателюшка… Все чаще плачешь, хотя раньше даже не знала, что это такое. Как долго ты жила, скитаясь в звериной шкуре, пока мы не встретились на Сонном озере? Пятьсот лет, тысячу? Или с момента Слияния? Не тяни белые руки… Уйди прочь, я о тебе пекусь. Сокройся в водах, затаись, чтобы уберечься, душа моя, чтобы и тебя не настигла их беспощадная кара. А я пришел сюда в последний раз. Больше здесь не покажусь… – И он, нежно поцеловав ее, сказал то, что в последнее время говорил слишком часто: – Прощай!

Вериатель горько расплакалась, вырвалась из объятий и прыгнула в воду с жуткими рыданиями, от которых содрогнулся весь зал. Все вокруг наполнилось исступленным писком напуганных мышей, которые зашумели и захлопали под каменным потолком.

Больше Юлиан демоницу не видел. И ему отчего-то казалось, что и не увидит, потому что вдруг накатила на него какая-то холодная пустота, будто что-то теплое и родное отдалилось от него. Но он понимал, что так будет лучше для нее… Кто он в ее бесконечно долгой жизни? Лишь мимолетный миг…

* * *

Спустя месяц

Ночь опустилась на дворец. Пожилая королева сидела в кресле, пока ее волосы прочесывали гребнем. Рядом дымилась курильница со сладкой ванилью, и Наурика глядела на ароматную палочку, привезенную из загадочных южных земель. Между тем она напряженно вслушивалась в соседние покои: к слепому Морнелию явился лекарь. Время шло. Рабыни умащивали стареющее тело Наурики, но сегодня она уже не глядела усталым взором на свою тусклую кожу, на грубые складки между грудью и подмышкой, на тяжелые бедра.

Она вся была сосредоточена на другом.

Наконец из примыкающий комнаты донесся тревожный возглас. Тогда королева приподнялась и, разыгрывая тревогу, обратилась к единственной невольнице, у которой не был отрезан язык:

– Что там? Пойди посмотри.

Чуть погодя рабыня вернулась с выпученными глазами.

– Королю плохо!

Продолжая играть роль, Наурика напустила на себя обеспокоенный вид. Она приказала надеть на нее еще одну рубаху, затем торопливо перешла в другие покои через сандаловую резную дверцу. Морнелий лежал в постели, пуская слюни. Подле него находились личный маг и веномансер, а также лекарь. Каждый из них в страхе силился понять, что произошло с владыкой, которого одолели судороги.

Королева подошла ближе.

– Что случилось? – грозно спросила она.

– Я не знаю, Ваше Величество! Не знаю! – залепетал лекарь. – Ему подурнело после настойки белого перца! Не откликается!

– Его отравили?!

– Нет, я испробовал кровь, – уверенно заявил веномансер, переглядываясь с лекарем и королевой.

– Если вы ничего не знаете, так позовите другого веномансера. Живо! Личного королевского, который при моем внуке! Поскорее!

Вскоре у кровати стоял Юлиан Ралмантон, делая вид, что его разбудили. Он обеспокоенно потер ладони короля, поднял тому веки, наблюдая молочные глаза – глаза своей смерти. Затем и вовсе присел вплотную. Сверху постель устилал парчовый полог, куда Юлиан и обратил свое лицо, чтобы скрыть перемены в нем. Клыками он прокусил белое запястье короля и принялся пить кровь, прикрыв глаза. Перед ним мелькали воспоминания Морнелия, одного лишь Морнелия, просто услышанное, как в случае с сотрапезниками, которые захватывают тело и делают его пустышкой. Но ему хватило и этого…

Он узнал о страшных проклятиях, сорвавшихся с уст демона в сторону Иллы Ралмантона, Абесибо Наура и многих других несчастных, решивших поиграть с судьбой. Он различил бархатный голос Горрона де Донталя, вошедшего в зал для аудиенции под видом купца. Горрон тогда припал к тощей руке короля, двусмысленными фразами выражая свою преданность и желание содействовать Праотцам.

«Выходит, вот кто снес мне голову с плеч, – догадался Юлиан. – Повсюду предательство, лесть и тщеславие! Неудивительно, что этому поддался и один из древнейших бессмертных – Горрон. Я был лучшего о вас мнения, сир’ес».

– Яда точно нет, – наконец поднялся он.

– Но что с ним?! – тревожился чародей, который не участвовал в заговоре. – Что мне лечить?!

– Боюсь, это последствия его болезненности, – Юлиан повернулся к лекарю. – Что вы давали ему, почтенный? В крови оттенки остроты.

– Настойку на вине, меде и белом перце – и только лишь! – отозвался тот.

– Может, это и спровоцировало припадок.

– Нужно позвать Ямая Ясноокого! – настаивал маг.