Часть их боли

Горы давили ей на грудь, сжимали со всех сторон, не позволяя сделать и вдоха. Она не чувствовала ни рук, ни ног, будучи четвертованной, лишенной даже малейшей подвижности. Ее бессмертие скользило кровавой змеей, обтекало обросшие снегом камни, силясь спасти и ее, и себя. Мариэльд ощущала это теплое движение, это касание реликта, что выбрал своим носителем, как некогда и они сами, человека. Но все сильнее дышала на нее мерзлота, а для восстановления не было никаких условий… Ее мучители позаботились о том, чтобы ее тюрьма стала вечной, чтобы льды служили тюрьме стенами, глыба – потолком, а дно расщелины, укрытое, как кинжалами, острыми обломками, – полом. Глазницы женщины набили мелкими камнями, рот – камнями побольше, после чего зашили. Ее тело угасало, поддаваясь тесноте, страданиям и боли, а кровавая змея ползла все медленнее и неспешнее. Теперь эта змея напоминала скорее закоченевшую ящерицу, которая свернулась головой к своему хвосту, чтобы издохнуть. Мариэльд понимала, что ее земной путь закончится именно здесь, в горах, как и было предсказано, поэтому она предавалась воспоминаниям, которые веками дают приют для столь же несчастных душ, как она.

А ведь некогда она не была одинока.

Даже с рождения она не была одинока, как все прочие. Ей довелось появиться от искры, из которой родилось еще одно похожее на нее существо. Схватившись друг за друга, они летели сквозь время, не понимая, что такое время. Их обиталище пребывало вне сущего, вне несущего, вне жизни и смерти. Они пребывали в вечных объятьях Матери, не зная об этом, не до конца осознавая даже самих себя. Будучи порождениями одной искры, они оба казались неполноценными – половинки одного целого. Нельзя сказать, что от этой неполноценности они стали менее прекрасными. Нет, в их мире напрочь отсутствовали зависть или злоба, поэтому и этих двоих приняли и полюбили другие детища, появившиеся таким же образом – по воле и желанию Матери. Что же произошло, отчего эта умиротворенная безмятежность вдруг закончилась? Чрево Матери тогда сгустилось, всколыхнулось, а ее дети заволновались. Они сами не понимали, что волновались, просто необычными были их ощущения, будто их куда-то тянет, а они хотят остаться там, где были ранее. Но все они беспрекословно последовали прародительской воле, которая вела их все дальше.

А потом Мать разорвала объятия.

Почему? Они не понимали.

Их встретил неизвестный мир, в котором свет сменялся тьмой. Луна и солнце им напоминали о былой беззаботности, а в небе они замечали подобные им звезды. Но в остальном это оказалось иное, материальное обиталище. Здесь проливалась кровь, а странные существа, имеющие плотные оболочки, безжалостно убивали других существ и друг друга. Когда они явились, белоголовые шиверу прозвали их demone – «души предков», после чего это имя закрепилось за ними и их потомками в тысячелетиях. Им что-то говорили, падали перед ними на колени, а они лишь чувствовали смутное беспокойство, что вернуться им уже не по силам. А позже выяснилось, что плотные оболочки также имеют души и, в общем-то, чем-то похожи изнутри, разве что в тысячи раз мельче, да и свет у них тусклый, похожий на гаснущего светлячка, в то время как сами демоны пылали солнцем.

Демоны познавали все вокруг себя, напоминая этим детей. Поэтому они бездумно занимали эти оболочки, изгоняя из них их прошлых обитателей. И вместе с ними две несовершенные половинки тоже попытались понять, каково это – иметь сосуд. Он тогда сразу решил, что будет мужчиной и никем иным. А она, покорившись, стала женщиной. Они пришли к этому по наитию, наблюдая, как порой сливаются по ночам в страсти влюбленные, сплетаясь телами, что походило на то, как и сами они тесно переплетались душами в их мире. Пока их братья еще играючи прыгали то в младенцев, то в стариков, забавляясь поодиночке, эти двое уже повсюду шли вместе, держась за руки. Их не интересовали кровавые обряды, власть или сила – они наслаждались исключительно друг другом. У них еще не появилось личных имен, но они уже очаровались прелестью этого нового мира. Небо над ними переливалось голубым и золотым цветом оттого, что Мать дышала! Они по-детски восторгались мерцанием звезд, осеребряющей снега луной, дивными птицами и их щебетанием, плесканием рыбы в кристально-голубых водах. Им нравился воющий ветер, которому они пытались подпевать. Одной-единственной молитвой они вздымали горы, чтобы полюбоваться их ростом и мощью, чтобы возвести себе дома, как у людей, только каменные и куда большие в размерах. Их удивлял дождь: и едва моросящий, и прибивающий к земле. Они приходили в неописуемое восхищение от трескучего огня, который порой расползался по лесам и поселениям, обгладывая все вокруг.

* * *