Часть первая. Деревянный корабль

Назад — вперед, одна и та же даль.
Внутри и вне — все в той же мере тесно.
И все уносит вечный ток времен.
В окольный путь, сказала мне Кривая: —
Приходится.

В русском издании пьесы Ибсена даны два толкования, и, на мой взгляд, они оба значимы для понимания трилогии Янна. Кривая (Bøygen, от глагола «гнуть, сгибать») переводится в норвежском словаре как «дракон, змей» и может подразумевать как великого морского змея Йормунганда, олицетворение хаоса, так и сатану. (Люцифер-Дракон действительно упоминается в трилогии: Свидетельство I, с. 280. А в «Новом „Любекском танце смерти“» присутствует — как статуя — «Святой Георгий, убивающий дракона».)

Второе толкование предложил австрийский философ Отто Вейнингер[27]. Он полагает (цитирую по: Пер Гюнт, с. 768), что «Пер Гюнт» — «трагедия человека, ищущего свою душу» (Сольвейг) и каждый раз терпящего поражение в борьбе с Кривой, олицетворяющей его низкую — телесную, эмоциональную, животную — природу. «Кривая — голос, который советует человеку после вечно возобновляющегося падения прекратить безнадежную, бессмысленную борьбу. <…> Логично назвать ее стремлением к уюту, ленью, звеном между душой и телом… <…>…эта кривая есть в то же время ложь» (там же, с. 767). В таком смысле Кривая тоже близка к образу Противника, каким он показан у Янна.

В ибсеновской пьесе Литейщик пуговиц (смерть) обвиняет Пера Гюнта в том же, в чем у Янна Противник обвиняет Хорна: «Он пренебрег призванием своим» (Пер Гюнт, с. 299). Однако и Пер пренебрегает своим призванием, и Хорн становится «отщепенцем» (Abtrünniger), чтобы пуститься в авантюру жизни.

Сольвейг, в конце прощающая и спасающая Пера Гюнта, неожиданно оказывается одновременно его матерью и женой (как, может быть, одним и тем же лицом являются Эллена и мать Хорна):

Пер Гюнт
                                                       Говори!
        Где мог я жить как цельный, как правдивый?
        С живой печатью Бога на челе?
Сольвейг
        В моей надежде, вере и любви. <…>
Пер Гюнт
(тихий свет ослепляет его, он вскрикивает)
        О мать, жена, ты женщина святая! —
        Укрой меня, укрой меня в душе!

Грейвс пишет (Белая Богиня, с. 505, 507), что «в средневековой поэзии Дева Мария отождествлялась с Музой… <…> Христианские барды XIII–XIV веков постоянно обращаются к Деве Марии как к котлу, то есть источнику вдохновения». И что Мария «делила свое свойство музы с Марией Цыганкой, святой Марией Египетской… Мариан», а греки «называли ее <Мариан. — Т. Б.> Афродитой („Восставшая из морской пены“)».

Как бы то ни было: согласно «Заверенной копии» (Свидетельство II), после смерти Хорна «исполнители завещания решили передать оставшиеся рукописные композиции и записи, относительно коих в Завещании никаких распоряжений не содержится, музею в Мариахафене, чтобы они не потерялись и были доступны для позднейшего исследования или использования. Тому же институту были переданы также папки с рисунками и изображениями, выполненными рукой Альфреда Тутайна, близкого друга покойного». Мариахафен («бухта Марии») — так немцы иногда называют Мариехамн, главный город Аландских островов (автономной территории в составе Финляндии). Но это можно понимать и как название вымышленного города, ибо вымышленным местом является шведский остров Фастахольм, где погиб и был похоронен Хорн. (Между прочим, община, где он жил и которой завещал свое имущество, называется Осебек, «корчма Осе». Осе — так зовут в пьесе Ибсена мать Пера Гюнта.) Глава, где Хорн рассказывает о своей матери и ее детстве, называется «5 июля» — дата в романе никак не объясняется, но у католиков это день «Семи радостей Марии». Месяц же май, начиная со Средних веков, целиком посвящен Деве Марии. Именно в главе «Май» Хорн упоминает письмо матери, в котором та требует, чтобы он «оправдал себя».

То место в письме Хорна, где он просит умершую мать любить Тутайна как своего второго сына, напоминает рассказ из Евангелия от Иоанна (19, 26–27), где Иисус препоручает Иоанна своей матери, говоря: «Жено! се, сын Твой».