Часть третья (СИ)

Эти слова, сказанные Матильдой, резанули по живому грешного тела Бориса. Он помнил, как дурно вел себя, когда его жена Люда была прикована к постели тяжелой болезнью. Даже перед тем, как поехать к ней на Донбасс, провел ночь с проституткой Мариной в сауне, а затем и с Анастасией, высосавший из него все соки, и он как пустой сосуд, с опустошенной душой, спешил в аэропорт, чтоб не опоздать на рейс самолета, вылетающего в Донецк. И это было тогда, когда она его так ждала. И если у нее не было здоровое тело, то был здоровый дух, гораздо лучше, чище, чем у него самого.

Борис тут же схватил бутылку с вином, налил себе полный фужер и выпил залпом, как путник прохладную воду после длительного похода. Он и второй бокал порывался наполнить, но Матильда схватила его за руку.

-- Что с тобой, рыцарь мой на белом коне? -- спросила она, глядя ему в глаза.

-- Подлец я, вот кто я есть, -- процедил Борис сквозь зубы.

-- Этого не может быть. Я не могу поверить в то, что ты сейчас сказал. Ты кому-то сделал подлость и решил покаяться? Но здесь не место, Борис Петрович, опомнись.

-- Я дурно вел себя в тот период, когда моя жена лежала почти на смертном одре...Ты со своими взглядами, правильными взглядами, которые свойственны только цельным натурам, таким, как ты, задела мое больное место, дремавшее где-то на дне души.

-- Ты путался с Асей в это время, не так ли? А она знала, что творится с твоей женой? Если знала, значит, она сама виновата. Вот Бог и наказал ее. Я помню ее жалкий вид, когда я передавала ей тысячу долларов возле твоего офиса незадолго до твоего приезда. Передо мной она стояла как нищенка с протянутой рукой. Я ее жалела, а теперь не жалею. Что касается тебя и твоей бывшей жены, то...поставь ей хороший памятник на могилу. Это будет незначительной реабилитацией в собственных глазах, по крайней мере.

Борис хотел сказать, что Люда не просто умерла, а повесилась и в этом его тоже немалая вина, но сдержался. Эта девушка, с ангельской душой, могла возненавидеть и отвернуться от него.

Он снова сделал движение в сторону фужера и бутылки, в которой было уже меньше половины вина, но Матильда сидела спокойно, не шевелясь, и о чем-то напряженно думала, словно теперь ей было все равно, сколько муж выпьет, и как он будет потом выглядеть. И он выпил, и еще заказал бутылку. Матильда даже поддерживала его: каждый раз старалась пригубить бокал с вином и ставила его на место.

И Борис окосел. Это было даже интересно. Матильда смотрела на него, радуясь тому, что муж ведет себя абсолютно спокойно и во всем соглашается с ней. Она знала, что немалая часть сильного пола, особенно среди русских, если чуть выпьют, кулаки обнажают, ищут возможности, как бы кому-то задвинуть и в ответ самим получить. А Борис даже не намекал на это, не куражился.

-- Ну, мой дорогой муженек, ты танцевать уже не в силах, может, пойдем в свой номер, да и завалимся спать. А чем плохо, а?

-- Пожалуй..., а почему бы нет? Хотя, давай еще немного посидим. Отяжелел я что-то, не поднимусь самостоятельно. Ты уж извини. Я не пьяница, ты не думай, нет. Я только дважды был крепко выпившим. Один раз, после демобилизации из армии и вот теперь. Это от расстройства. Надо же когда-то расстраиваться, не всю жизнь улыбаться, -- я что, американец, что ли?

Впервые Матильда тащила своего дорогого мужа, повисшего у нее на плече в номер на второй этаж, в тот самый номер, в котором Ася грешила с неким американцем, прозванным ею "о?кей, о?кей". Она бережно уложила его на широкую кровать, сняла с него туфли и постепенно раздела до трусов. Он только бормотал и выговаривал довольно членораздельно всего одно единственное слово "виноват".

Матильда притушила свет в номере, сбросила халат и юркнула под простынь.

"Вот он мой большой ребенок, а я совсем взросла и разумная женщина, шефствую над ним, таким могущественным человеком, который когда-то носил меня на руках, качал на качелях, а я говорила: когда вырасту -- выйду за тебя замуж. Это было сказано в счастливую минуту, потому, что оно так и вышло, как по мановению волшебной палочки. Видимо, мысль материальна и если что-то сказать в счастливую минуту, должно сбыться. Как много в нашей жизни того, о чем мы не имеем ни малейшего представления. Боже, что я должна сделать, чтоб все это так осталось, без бурь и потрясений, поскольку мы не более маленьких букашек, невидимых невооруженным глазом. Вот Ася потеряла тебя, лишилась своего счастья не только по своей глупости, но и благодаря своему поведению. Разве можно отнимать мужа у больной жены? Видать, когда Бог хочет наказать человека, он лишает его разума. Я не хочу лишиться разума, не хочу, не хочу".

Она улеглась рядом, обняла его и прижалась, как когда-то к материнскому телу.

Они опоздали на завтрак. Борис все извинялся перед Матильдой за вчерашнее, а она только хохотала в ответ.

-- Давай уедем отсюда. Это нехорошее место. Здесь была та, кто предал тебя, -- зачем здесь оставаться? Куда бы ты хотел поехать, милый?

-- В Италию, -- сказал Борис.