Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)

Остальные гости сидели молча, еще не оправившись от изумления. Я снова заказал для всех пунш, на сей раз и для второй группы; поспешно выпил горячий напиток, как только его принесли, предложил другим последовать моему примеру и заказал по новой. Мастер по засолке попробовал было воспротивиться, хозяин мелочной лавки — тоже. Но я объяснил им, что на них не лежит ответное обязательство, что я праздную встречу с соотечественником — вместе с которым когда-то пережил кораблекрушение, вместе с которым участвовал в убиении живой галеонной фигуры.

Они засмеялись, приняв меня за пьяного. Я снова повернулся к Поллуксу. И стал выспрашивать подробности о его товарище Альвине. При каких обстоятельствах тот получил место слуги. Служит ли там до сих пор. Или прошедшие десятилетия принесли какую-то перемену, поскольку перемена может произойти в любой момент. Жив ли еще судовладелец — он ведь должен сейчас быть стариком. И если жив, то по какому адресу проживает.

Поллукс только и смог сказать, что пять или шесть лет назад в доме судовладельца все оставалось без изменений — как было за два десятка лет до того.

Ничего определенного. Я сам знал, что еще несколько лет назад господин Дюменегульд де Рошмон^{137} был жив. Теперь я услышал, что и Кастор, возможно, жив и все еще служит ему. Наверное, Поллукс втайне страдал оттого, что потерял Кастора, которого когда-то называл другом. Теперь он фактически не имел с ним дела. Ему не нравилась новая профессия бывшего матроса, но он не позволял себе неодобрительных высказываний, ведь доходы Кастора были выше, чем у него. Лет десять назад они провели вместе одну ночь, предаваясь бессмысленному пьянству. И когда пришли в чувство, оба были перепачканы грязью.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Передо мной лежит карточка, на ней адрес Альвина Беккера, по прозвищу Кастор, слуги в доме судовладельца: господина директора Акселя^{138} Дюменегульда де Рошмона.

Март {139}

Полная луна поднялась до половины обычной высоты. Она распространяла белый свет, в котором ощущалась бесплодная чистота космического пространства. Я видел, как в луже стоит сухой, надломленный тростник — мучительный образ бренности. Вдали, отвернувшись от луны, залегли гряды облаков. Они вскоре приблизились, хотя сильного ветра не было. Лишь иногда тряслись и потрескивали голые ветви кустарников и деревьев.

Потом облака обложили луну. Она исчезла. Только слабая дымка еще сохранялась во мраке, свидетельствуя о ее способности светить.

Утром западный штормовой ветер начал бичевать землю. Он гнал перед собой мелкий, словно пыль, снег. Ледяные кристаллы падали так густо, что казалось, ландшафт окутан плотным туманом. Поблизости от всех предметов снежинки на лету таяли, превращаясь в пар, что напоминало распыленные струи водопада.

Деревья, кусты, травы, стены, дощатые заборы, выступающие над землей валуны и скалы, неровности почвы — со стороны, обращенной к ветру — затянуло белой изморозью. Окна моей комнаты мало-помалу покрылись мутным слоем стекающего вниз талого снега. Стекло было границей, на которой встречались комнатное тепло, приспособленное к моим нуждам, и недружелюбные клубы бурлящего воздуха, смешанного со льдом.

Еще несколько часов мороз выдерживал атаки теплых, напирающих с запада воздушных масс. Облачный груз — замерзшая вода — постепенно падал на землю в виде крупных снежных хлопьев. В высоких заградительных валах открывались проходы. Снежные лавины, рассыпаясь пылью, обрушивались с крыш. Деревья несли на себе невообразимую тяжесть. Даже толстые ветви елей не выдерживали такого веса и с треском ломались. Вдруг, без всякого перехода, вьюга сменилась хлещущим дождем. Все кругом оледенело. Теперь уже и голым лиственным деревьям не помогала их способность дрожать на ветру. Ветви склеивались между собой. Самые слабые из них трещали. Но дождь не прекращался, как прежде — снегопад. Он насквозь пропитывал снег, смывал с него ледяную корку, ручьи и водные артерии проделывали все новые проходы в заградительных валах. На поля изливалась грязь: сочащиеся из скудных источников ручейки превращались в грязные потоки журчащей воды. Молочно-белый воздух нависал над землей. Три дня без перерыва лил дождь. Он уничтожил последние зримые остатки зимы. Только холод еще сохранялся в глубинных слоях почвы. Поверхность же ее превратилась в глубокую склизкую топь.

Я все не мог решиться покинуть дом и совершить дальнюю вылазку. Я бы хотел еще раз поговорить с Поллуксом; но убедил себя, что оттепель — достаточный повод, чтобы команде «Абтумиста» запретили покидать судно. Покрывшееся белой коркой море вот-вот должно прийти в движение. Предстоит ледоход, от которого можно ждать чего угодно.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —