Частичка тебя. Мое счастье

Ох, как мало у меня вариантов. И какие они все… Неприятные. К тому же... Ник ведь в курсе про мой иск. Наверняка понимает объем выплат.

Я берусь за телефон, чуть не скрипя зубами от бешенства.

Терпеливо жду его ответа.

– Ты не мог бы ко мне заехать? – с любезностью оголодавшей акулы спрашиваю.

– Что-то случилось? – господи, как хорошо он меня чувствует. Отлично распознает тон. Как меня от этого всего тошнит – словами не передать. Я не хочу, чтобы он так хорошо меня знал!

– Ничего, – выдыхаю рвано, – просто хочу лично объяснить, куда тебе стоит запихнуть свою благотворительность.

– Я буду после шести. Выслушаю тебя внимательно.

Странный у него тон. Такой, который вдруг портит весь мой кровожадный настрой и заставляет в себе сомневаться.

Может…

Может, я зря…

Может…

Ну нет!

Все сомнения обрубаю резко.

Я не приемлю никаких подачек. Знаки внимания к женщине – да, были приятны. Такие сейчас времена, что можно затребовать букет из стейков, а не из роз, и не считаться при этом какой-то не женственной. Так что… Я действительно почесывала свою самооценку, принимая все это, потому что если мужчина ухаживает за мной так внимательно, так заботливо – то значит, я этого стою.

А тут…

Получается, не стою.

Это ведь не знак внимания. Это почти то же самое, что предложить мне работу или бросить милостыню старушке у метро.

Тебе надо? Ну окей, я позволю себе о тебе позаботиться. Кто-то жертвует бездомным собачкам, Николай Ольшанский – мне.

Прелестно, не так ли?

Вот и я думаю!

И все же какое-то смутное беспокойство меня подтачивает. Что не так было в его голосе? Ведь совершенно точно было, мне не могло показаться.

Отчуждение.

Это я понимаю, когда Ник все-таки до меня добирается, когда появляется возможность взглянуть прямо ему в глаза.

Сантиметровый слой льда там, где еще недавно была хоть и прохладная, но вода.

– Надеюсь, ты проверил свою тачку на маячки перед тем, как ко мне припереться? – спрашиваю подозрительно. Настраиваю себя на боевой лад.

– Проверил.

Ну точно. Определенно что-то произошло. Или это до него запоздало дошло, что я, о боже, посмела опорочить имя его сладкой принцессы?

Это много бы мне объяснило.

– И как результаты? – спрашиваю скорей для проформы.

– Вынули две штуки, – получаю неожиданный ответ, – прослушку и GPS-маяк. Дешевые, но рабочие.

Потрясающе. Просто потрясающе. То есть она все-таки за ним следила. И прослушивала.

– И что такого интересного ты мог сказать в своей машине про меня до того, как нашли микрофон?

– Сейчас уже не припомню всего, – с легким раздражением откликается Ольшанский, – давай решать проблемы по ходу их поступления?

Сказать легко.

А я по причине возросшей в разы природной мнительности, доходящей до паранойи, уже успеваю спланировать еще одну резкую выписку, с исчезновением в закате.

– Адрес клиники я в машине не произносил ни разу, – хмуро роняет Ник, – на этот счет – расслабься, пожалуйста. Я, кстати, тебя слушаю. Что ты там хотела мне сказать про благотворительность?

О, точно, отвлеклась!

Мысленно себя одернула, кивнула на брошенную на спинку стула куртку.

– Хочу спросить, кем ты себя возомнил? Миллионером-плейбоем-филантропом?

Мы меряемся взглядами. Он пытается изобразить недоумение. Старается впрочем из рук вон плохо. Я покачиваю головой.

– Не ври мне Ольшанский, Артем мне уже довольно убедительно сообщил, что это не он мне дарил.

– А тебе кто-то подарил куртку? – его актерская игра местами походит на паясничанье. – А я думал, ты сама купила.

Поджимаю губы, леденея глазами.

Жду, пока он перебесится. А он почему-то никак не может. Умудряется, даже сидя на стуле, глядеть на меня недовольно.

– Надо же, как вы близки стали с Артемом Валерьевичем, – приторно улыбается Ник, – что, уже простила ему, что он тебя даже полчаса на обед не подождал, до того свербело?

– Не. Переводи. Стрелки! – повышаю голос. – Речь сейчас не о нем. О тебе, благодетель ты гребаный. О твоем завышенном самомнении. Хочешь побыть благородным спасителем – жертвуй на спасение амурских тигров. Ни я, ни мой ребенок в твоих подачках не нуждаемся.

– Надо же, – Ник цокает языком, ехидно щурится, – какая энергия. Какая убедительность. Просто экстаз! Сделаешь мне одолжение, ответишь на один вопрос, Энджи?

– Не сделаю.

– Ну и ладно, – он встает на ноги, резко сокращает между нами расстояние, смотрит на меня в упор, – все равно спрошу. Тебе не надоело врать, Эндж?

– Врать? – сердце взволнованно спотыкается. – В чем это, интересно?

– Ну вот хотя бы в этом твоем “мой ребенок”, – терпеливо поясняет Ник, – долго еще ты собираешься делать вид, что я не имею к твоей беременности никакого отношения?

Оп…

Я…

Хлопаю глазами.

Нет, это блеф. Блеф, как тогда, с документами, он просто пытается добиться от меня эмоций…

– Надо же, – Ник покачивает головой, все так же не спуская с меня своих недобрых глаз, – все твои мысли прямо на лбу. Синхронной строкой. Потрясающе. Не трать зря силы на вранье. Я не блефую.

Он ныряет ладонью во внутренний карман пиджака, достает оттуда сложенный вчетверо листок.