Частичка тебя. Мое счастье

– Я сделал генетическую экспертизу, Энджи, – сообщает мне тоном палача, – и теперь точно знаю, что твой ребенок – не от ЭКО. А от меня.

Самое ужасное, что я могу сейчас – любоваться им тайком. Ощущать мурашки от его близости. Ощущать внутреннюю дрожь.

Господи, зачем ты принес ко мне Тимирязева с этими его дурацкими рассказами про скачки либидо у беременных?

Наслушалась. Поверила. Оно скакнуло. Класс. Очень вовремя, ага!

Со скептической миной забираю бумажку, раскрываю, смотрю.

Убеждаюсь, что лист действительно не пустой, заполнен какими-то буквами, циферками…

Ладно, не какими-то. Моя фамилия, фамилия Ника, больничный бланк.

Эй, а я думала, вот эти вот “99% вероятности отцовства” – это киношные штучки. А нет. Так на полном серьезе написала врач.

В голове проносятся возможные варианты отпирательства. Опровергнуть эту хрень можно, но… Честно говоря, не хочется.

– Ты подкупил местного врача? – я отрываю глаза от листа бумаги.

Валить или не валить, вот в чем вопрос!

– По датам смотри, – получаю спокойный ответ.

Ага. Нет. Все-таки перинатальный центр. Госбольницы – зло. Врачам там платят такой мизер, что мне даже неохота узнавать, насколько дешево меня продали.

– Сделана без моего согласия, – сминаю листок в руке, скатываю в шарик, – и раз так, никакой силы не имеет. И место ей вон там.

Метко попадаю в урну в дальнем углу палаты. Кто тут звезда офисного баскетбола? Ну, конечно, я, как вы могли сомневаться?!

Почему-то настроение – какое-то дикое, разъяренное и веселое. Я так боялась, что он узнает. Но вот он знает, и… Что? Ничего! Внутри меня поют свои песни дикие скрипки.

– Не волнуйся, сделаю официальный запрос через суд, – Ник пожимает плечами, будто я и не швырнула главное доказательство его отцовства в мусорку.

– Я тебя пошлю, – насмешливо предупреждаю, – ты ведь понимаешь? Далеко пошлю. За дальние леса, за далекие горы.

– Для суда твой отказ будет равносилен подтверждению факта отцовства, – парирует блестяще.

– Ух ты, подготовился, прежде чем пришел? – ехидничаю, задирая подбородок выше. – Так может, сразу будем вести переговоры через твоего адвоката? Он у тебя, кстати, симпатичный?

– Он женат, – шипит сквозь зубы Ник.

Все никак не пойму, с чего бы это? Я же для него имею примерно тот же градус сексуальности, что и офисное кресло. Удобно, комфортно, функционально. Ну, эстетично, быть может.

Или что, привыкла попа к креслу? Ну так сам меня на помойку выкинул, нефиг теперь беситься, что я оттуда выбралась и смею стоять на витрине. Да, кому-то мои изгибы могут показаться сексуальными.

Для Ольшанского это откровение, что ли?

– Какая жалость, – поджимаю губы, – что ж, может, мне с моим повезет?

Горячие ладони падают на мои щеки. Сжимают их, будто медвежий капкан. И это – тактильный нокаут, удар ниже пояса, потому что у меня перехватывает дыхание от его близости.

Господи, да сгори ты уже в аду, Ольшанский!

– Прекрати, – он выдыхает это в опасной близости от моего лица, – прекрати паясничать. Ты. Носишь. Моего. Ребенка! И молчала об этом.

Где-то в углу моего сознания счастливо подвывает наивная дуреха. Она-то рада-радешенька, что слышит подобные предъявления. Нет, ну правда…

Такая экспрессия! И в кои-то веки – она личная. Вот только…

Нет, спасибо, недостаточно!

– А когда мне надо было сказать? – делаю шаг назад и выпутываюсь из его хватки. – Когда ты обещал мне все кары небесные, если я обижу твою принцессу? Или когда пришел сообщать о свадьбе?

– Не ври, что просто не сошлось с датой, – спокойно подсекает, – ты просто не собиралась мне говорить.

– Да, и мы оба в курсе, почему не собиралась, – пожимаю плечами, – и произносить это вслух я сейчас не буду. Представляешь, мне до сих пор больно.

Не собираюсь скрывать. Плевать мне двести раз. Я не буду отрицать свои чувства к нему. Они были. Да. И пережить их сложно. До сих пор воюю.

– Эндж…

– Анжела, – перебиваю, напоминая нашу с ним диспозицию, – мы не друзья с тобой, Ольшанский. Так что выучи уже мое имя и не путайся.

– Не хочу, – получаю в ответ совершенно неожиданное, – если хочешь знать, я не хочу звать тебя никак иначе.

– Что ж, значит, о твоем отцовстве мы будем очень долго договариваться, – парирую, – очень-очень долго. А потом я уеду куда-нибудь во Владивосток, а лучше – в Калининград, там теплее, и можем созваниваться по скайпу на Новый год. Чаще я вряд ли захочу.

– Эндж, – Ник снова шагает ко мне, но я, ученая горьким опытом, обожженная до болючих душевных волдырей одной только парой разделенных с ним выдохов, шагаю назад, выдерживая дистанцию.

– И это неправильный ответ.

– Хорошо, Анжела, – он внезапно принимает мои правила, но это не кажется победой, – хорошо, раз ты так хочешь – я выучу. Даже в мыслях научусь называть тебя только так и никак иначе. Будешь ли ты довольна?

– Просто космически счастлива, – не унимаюсь с ядом, – такой подвиг с твоей стороны! Непременно научи своих потомков этому своему благородству.